|
Читать предыдущую часть
Как и обычно в Залесске, Катя шла из школы одна: Мариша жила в другом конце города.
Падал редкий невесомый снежок, хрустально посверкивая на солнце, ложился мягким пуховым платком на крыши и землю. Ветки деревьев, мачты телевизионных антенн, провода пушились инеем. На улице было пустынно и тихо. Лишь бесстрашные воробьи деловито прыгали по тротуарам.
Проходя мимо старенького, невзрачного дома, Катя заметила за редким, просвечивающим забором Василия Ивановича. По-видимому, уроки у него сегодня окончились рано. Стоя у крылечка, полусогнувшись, какой-то очень необычный, в подшитых валенках и заячьей безрукавке, сдвинув на затылок мерлушковую шапку, он колол дрова. Желтые щепки брызгами летели во все стороны.
Каждый день, по пути в школу и обратно, Катя проходила мимо этого домика с невысоким крылечком, не обращая на него внимания: в Залесске, как и в других подмосковных городках, множество таких, доживающих свой век утлых домишек. Но в этом, оказывается, жил Василий Иванович, любимый учитель, на чьих уроках Катя сидела всегда затаив дыхание.
Ухая при каждом ударе топора, Василий Иванович увлеченно колол дрова, и было видно, что занятие это доставляет ему удовольствие. И Кате захотелось поговорить с ним, помочь. Дома они с Алешей всегда сами кололи дрова, не подпуская к ним маму. Так приятно размахнуться изо всех сил и, ударив в точно намеченное глазом место, увидеть, как из-под топора разлетаются в разные стороны щепки и поленца. У Кати иногда получалось даже ловчее, чем у Алеши,- правда, она догадывалась, что брат нарочно уступает ей.
Она подошла к калитке и тронула рукой щеколду, та ответила ржавым скрежетом. Василий Иванович выпрямился и, вытирая рукавичкой потный лоб, оглянулся на калитку.
Худое лицо его повеселело. Прислонив колун к ступенькам крыльца, он подошел к калитке и гостеприимно распахнул ее.
- Заходи, заходи, Катюша. Я, видишь, тут по хозяйству орудую, тепло в дом загоняю.
- А давайте я помогу вам, Василий Иванович,- предложила Катя.- Вы не думайте, я умею.
- Так ведь, пожалуй, и хватит дров на сегодня. Хотя вот еще полешко осталось. Ну-ка, ну-ка, поглядим, какие в тебе скрываются силы...
Катя ловко, одним ударом разбила полено и почувствовала, как потеплели у нее щеки.
- Эге! Да ты, я вижу, заправский лесоруб! - засмеялся Василий Иванович.- А раз так, пошли ко мне чай пить. Лесорубы любят чаи гонять...
Сейчас растопим печку, заговорит она, запляшет, а мы с тобой перед огоньком посидим, чаек с медом будем попивать. Любишь мед?
- Ага.
- Ну и добро! У меня знаешь еще что? Пирог с яблоками есть, соседка испекла,- сам-то я не умею пироги печь. А ты?
- И я не умею.
- Ну вот, значит, два сапога-пара. Сейчас перекидаем дровишки в сторону, охапочку возьмем домой - и все дела. Проходи, Катюша.
Миновав тесную прихожую, заставленную шкафами, Катя оказалась в просторной комнате с тремя большими окнами - за стеклами белели заиндевевшие кусты не то сирени, не то жасмина. Катя с ходу остановилась на пороге, пораженная тем, что увидела. По двум стенам, от пола до потолка, вздымались стеллажи с книгами, книги громоздились и на большом письменном столе, стоявшем у одного из окон. Но не книги поразили Катю, не их обилие - она понимала, что у такого человека, как Василий Иванович, должна быть большая библиотека,- а странные, непривычные ей вещи, такие, которых она не видела ни у кого из знакомых. Большой звездный глобус на длинной ножке голубел в углу; на полке этажерки, ниже его, красовалась модель парусного корабля. Яхты, фрегата, шхуны? Она этого, конечно, не могла тогда определить, это дело мальчишек,- Алеша, тот сразу бы распознал... Неслышно трубил на шкафу большой белый слон, вырезанный из слоновой кости; рядом с ним сидел странный медный уродец, поджав под себя ноги, и еще одно бронзовое изваяние не то человека, не то дьявола, в нарядном одеянии, с искаженным гневом лицом, с кинжалом в одной руке и замахивающимся копьем в другой.
Снимая шубенку, Катя с порога засмотрелась на эти необычные вещи. А Василий Иванович, перехватив ее взгляд, улыбнулся.
- Что, страшен? А это его должность такая - пугать. Это, Катюша, Докшит Джансаран, один из восьми гневных божеств Индии. С таким товарищем шутки плохи!.. Ну проходи, проходи... И знаешь что, Катерина свет...
- Романовна,- подсказала Катя.
- Катерина свет Романовна, как ты смотришь на разделение труда? Пока я буду растапливать очаг, ты собери на стол, пожалуйста. Посуда и пирог в буфете на кухне. Сахар там, конфеты, печенья, кажется, немного осталось, мед. Ну, хозяйничай... А чаевничать будем на кухне. Добро?
Рядом с дверью в кухню приютился маленький столик, на котором стоял телевизор и на нем лежала огромная перламутровая, отливающая всеми цветами радуги раковина. Проходя мимо, Катя не могла удержаться и потрогала пальцем раковину, словно вылепленную из разноцветного затвердевшего воска.
- Какая большая,- прошептала она, оглядываясь на снимающего безрукавку Василия Ивановича.- И красивая какая...
- Это, Катюша, всего-навсего жилье: шалаш, дом. Жил в нем когда-то этакий хозяин, без глаз и ушей,- так, сгусток протоплазмы, а видишь, какой дворец себе отгрохал...
Катя как-то сразу почувствовала себя в этом немного странном доме уютно и хорошо. Переставляя из буфета на стол стаканы и вазочку, наливая в чайник воду и водружая его на электрическую плитку, она даже принялась мурлыкать свое любимое: «Орленок, орленок...» - а сама нет-нет да и оглядывалась на большую комнату, которая была хорошо видна в распахнутую дверь кухни. Над письменным столом висел портрет мужчины с грубоватым усатым лицом, в морском кителе, светлые прищуренные глаза его как будто все время неотступно следили за Катей. Но это не было ей неприятно,- усатый чем-то неуловимым был похож на Василия Ивановича. Может быть, отец, может быть, брат его. Чуть пониже еще один портрет - смеющаяся милая женщина обнимает за плечо мальчугана в матроске с широким полосатым воротником. Это, наверно, и есть жена и сын Василия Ивановича, погибшие во время войны где-то в Белоруссии, куда они поехали летом сорок первого года отдыхать,- Кате рассказывала об этом Мариша.
Собрав на стол, ожидая, пока закипит в чайнике вода, Катя вернулась в комнату. Василий Иванович, стоя на коленях перед печкой, старательно укладывал дрова, дул в медленно разгорающееся пламя.
«Сколько же здесь книг! - снова подумала Катя.- Вот бы Алеше посмотреть...» Она прошла вдоль книжных шкафов, внимательно всматриваясь в корешки, то тисненные золотом и серебром, то простые, с полустертыми буквами. Здесь были и новые дорогие книги, и старые, которые, верно, рассыпались бы при первом прикосновении. Мелькали знакомые с детства имена: Пушкин, Лермонтов, Некрасов, а рядом с ними Катя с трудом разбирала имена тех, о ком никогда не слышала: Гельвеций, Дидро, Монтескье, Вольтер... Плотной шеренгой стояли в позолоченных корешках десятка два томов: «История человечества» Шлоссера, три тома «Истории инквизиции» рядом - Катя с удивлением оглянулась на Василия Ивановича, но он, занятый своим делом, не смотрел на нее - коран и библия! Неужели Василий Иванович, так же как Егорушка и тетя Наташа, верит в бога? Вот уж этого она никак не ожидала!
Катя обежала взглядом углы комнаты. Никаких икон нет, а на просторном письменном столе - скульптурные портреты Ленина и Горького. В простенке между окнами - картины. На одной изображен вечер на берегу моря: горит рыбачий костер, луна, похожая на спелый апельсин, повисла над темными глыбами гор, тонкие мачты смутно видимого суденышка вонзаются в небо... На другой-пронизанная весенним солнцем березовая роща. Катя ее сразу узнала - Куинджи. В нарядной рамке большая фотография. Группа молодежи и в центре - Катя узнала - Василий Иванович, еще совсем молодой. Через угол фотографии, наискосок, размашистым почерком было начертано: «Дорогому другу и учителю от всегда помнящих и любящих его воспитанников 2-го показательного детского дома г. Витебска. Май 1941 г.»
Снимок, сделанный за месяц до начала войны,- отметила про себя Катя.
На письменном столе Василия Ивановича, вперемешку с тетрадями и книгами, тоже лежали необычные вещи: какие-то маленькие фигурки, вырезанные из темного дерева, глиняные амулеты, куски прозрачного, отливающего солнцем янтаря. Кто бы мог подумать, что за стенами этого, такого простенького подмосковного домика целый мир таинственных вещей!..
Растопив печь, Василий Иванович подвинул к ней маленькую скамеечку, позвал:
- Иди, Катя, погрейся.
Они некоторое время сидели молча, наблюдая, как пламя охватывает сухие смолистые поленья, как возникают и рушатся в чреве печки огненные замки.
- Василий Иванович, а это кто? - спросила Катя и, полуобернувшись, посмотрела на портрет мужчины в кителе моряка.
- Это, Катюша, Андрей, старший мой брат.- На лицо учителя словно упала тень.- Талантливейший человечище был, девочка... Кончил мореходку, а всю жизнь занимался Востоком,- он тебе и этнограф, и географ, и историк. В войну вернулся на корабль и, наверно, погиб...
Похоронки не было. Где могила, не знаю...- Василий Иванович грустным взглядом обвел комнату.- Вот и осталось мне кое-что от него в наследство. Он ведь бродяга был, дома своего так и не нажил. Уедет на год, на два, вернется, навезет всякой всячины, скажет: «Побереги, Вася». Ну я и берег и берегу... Одних фотографий несколько тысяч. Со всего света. Как-нибудь еще придешь - покажу. Спрятаны они далеко - в кладовке!
На кухне призывно застучал крышкой чайник, Василий Иванович и Катя перебрались туда. Пили чай, неспешно разговаривая о школьных делах. И Катя осмелилась спросить:
- Василий Иванович! Вы не рассердитесь на меня?
- Вот еще... За что?
- Я хотела спросить... Вы верите в бога? Василий Иванович расхохотался.
- Это ты библию, да коран увидела?
- Да...
- А разве можно верить в то, чего нет, чего никто не видел? Библия - это у меня от любопытства, что ли... Врага надо знать.
- Бог - враг? - почти шепотом спросила Катя.- Вы тоже так думаете?
- Конечно. Бог - он для страха придуман. Видела, какое у меня медное идолище стоит? Во сне увидишь - испугаешься. Такому попадись - съест с печенками и селезенками.
- А чей же это бог, Василий Иванович?
- Я же сказал - индийский. Таких у них много. А есть и еще пострашнее этого, посвирепее. А в общем-то, они все более или менее похожи.
Именем бога одна святая инквизиция сорок тысяч человек живьем на кострах сожгла. У нас на Руси-матушке как казнить кого, обязательно именем божьим. Палач и поп у каждой виселицы рядышком стояли...
Катя молча прихлебывала чай. Ей хотелось спросить: а что же, значит, Егорушка и его отец, поп Спиридон, тоже обманщики, тоже жестокие люди? Но спросить не решалась.
А Василий Иванович, словно угадав эти мысли, тронул ее лежавшую на столе руку...
- Что, трудновато тебе с ними, Катя? Катя вспыхнула.
- А разве вы их знаете?
- Я же здесь давно живу. А в таком городишке, как наш Залесск, хочешь не хочешь, всех знаешь.
Катя не сразу ответила на вопрос учителя, потом заговорила, словно раздумывала вслух:
- Не то чтобы трудно, Василий Иванович, а чужие они какие-то. Вроде и близкая родня, а скучно мне с ними, как-то неинтересно, душно, что ли. Тетя Наташа все о боге толкует, дядя Егор весь день в церкви. А придет - тоже молится... На днях я из библиотеки книжку принесла, а тетя Наташа говорит: «Все о глупостях читаешь». А это книжка о космонавтах... А если по радио или в газетах о наших успехах рассказывают, тетя Наташа обязательно фыркнет или не поверит: «Все, говорит, врут».
Василий Иванович покачал головой.
- А ты, Кать, почаще ко мне заходи! Вот бежишь мимо - и заглядывай. Посидишь, книжку какую-нибудь почитаешь, пока я к урокам буду готовиться.
Катя благодарно кивнула.
Часы в большой комнате пробили много раз. Катя не успела сосчитать сколько,- вскочила, заторопилась. И пока надевала шубку и натягивала берет, Василий Иванович задумчиво перебирал в шкафу книги.
- Что же дать тебе почитать? На-ка вот пока историю жизни и смерти Джордано Бруно. Прочитаешь - принесешь. Добро?
Продолжение читать здесь
Родимое пятно
Trackback(0)
 |
В гостях у Василия Ивановича
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed