|
Много лет фашистский диктатор буржуазной Латвии Ульманис и его клика угнетали латышских трудящихся. С каждым годом все хуже и хуже жилось простому народу - рабочим, батракам, малоземельным крестьянам. Не стало сырья для промышленности. Фабрики закрывались одна за другой, а рабочих в принудительном порядке отправляли на торфоразработки и на заготовку дров, где за каторжный труд они получали гроши.
В условиях жестоких репрессий боролись против фашистского режима латышские коммунисты и комсомольцы. Они разъясняли народу гибельность политики Ульманиса и его правительства. В июне 1940 года под давлением народных масс в Латвии, так же как и в других прибалтийских республиках Литве и Эстонии, произошла смена правительств. К власти пришли прогрессивные силы, выражавшие волю народа. 21 июля в республиках Прибалтики была провозглашена Советская власть. Парламенты Литвы, Латвии и Эстонии обратились к Советскому правительству с просьбой о приеме этих стран в Союз Советских Социалистических Республик.
Повесть Л. Квина "В предутренней мгле", глава из которой печатается в нашем журнале, рассказывает о последних днях буржуазной власти в Латвии.
Л. КВИН
Во второй половине дня возле центральной башни крепости останавливается пролетка. Извозчик, крепко сбитый детина с курчавой бородой, откинув край черного кожаного фартука, поворачивается к пассажирам и бросает короткое:
- Приехали.
- Крепость? - спрашивает Игнат Опинцан.
- Она самая. Быстро и дешево.
Извозчик ухмыляется. Пассажиры ему сегодня попались не ахти какие. Девушка еще ничего. А вот дядька - настоящая деревенщина. Сколько с него ни спроси, обязательно будет торговаться.
Игнат, кряхтя, встает с сиденья, поднимает сундучок. Вера спрыгивает с другой стороны пролетки.
Игнат лезет в карман.
- Сколько платить?
- Вам виднее. В миг домчал.
Извозчик тревожными глазами следит, как пассажир шарит в кошельке негнущимися, огрубелыми пальцами.
- Что вы, барин! От вокзала до крепости - пятьдесят сантимов?
- А сколько?
- Самое малое - лат. Сено нынче знаете, какое дорогое. А овес - хоть сам его жри вместо хлеба.
- Ишь ты, лат! Да за лат я тебя два раза туда и обратно свезу. Привыкли тут, в городе, латами бросаться!
- Ладно, отец, плати и идем скорее,- теребит Вера Игната.
- А ты не вмешивайся!
Вера восхищается Игнатом и завидует ему. Как замечательно у него получается роль скупого, туповатого мужичка! А она никак не может заставить себя сказать лишнее слово. Скорей бы все кончилось!
Игнат долго торгуется с не на шутку обозлившимся извозчиком. Из ворот крепости за торгом, пересмеиваясь, следят караульные - для них-то и предназначает в качестве предварительной подготовки Игнат Огинцан весь этот спектакль. Кто-кто, а Игнат отлично знает, как размягчающе действует смех на бронированные сердца солдат.
Но вот наконец извозчик, зло выругавшись, берет восемьдесят пять сантимов. Игнат подхватывает сундучок и, скрипя сапогами, направляется к воротам. Вера идет за ним.
- Желаю здоровьица, господин офицер! - Игнат по тактическим соображениям повышает капрала в чине. - Нам - вот мне и ей - надо туда.
Он тычет пальцем в сторону крепости.
- Фамилия? - строго спрашивает капрал.
- Янис Вацземниек я, из Мадоны. А она дочь моя, Марта. Муж ее там. Озолс Юрка... В госпитале... Где телеграмма, Марта? - набрасывается он на Веру.- Иди же сюда, что прячешься за меня? Покажись господину офицеру.
- Да уж ладно! - Во взоре капрала Вера улавливает сочувствие. - В сундучке у вас что?
Игнат, суетясь, отпирает большой висячий замок и распахивает крышку сундучка.
- Гостинцы вот привезли.
- Нужны ему ваши гостинцы! - бурчит капрал, мельком заглядывая вовнутрь. Вера чувствует, что теперь и ей нужно что-то сказать.
- Как он сегодня, не лучше?
Капрал пожимает плечами. Снова в его взгляде появляется жалость, и Вера понимает: солдат Озолс не жилец на белом свете. Хоть она
его совсем не знает, но сердце тягостно сжимается. Молодой парень, сколько ему может быть лет: двадцать один, двадцать два, не больше. Капрал вызывает из дежурки вестового.
- Проведешь их до госпиталя...
Помоги вам бог! - напутствует он.
Они идут по центральной улице крепости. Вдоль нее тянутся двухэтажные кирпичные казармы с узкими высокими окнами. За казармами -
плац. Несколько офицеров, выкрикивая отрывистые команды, гоняют взад и вперед неуклюжих, растерянных новобранцев. Плац замыкает старинная католическая церковь из серых гранитных плит.
Дальше идут жилые кварталы. Здесь все похоже на обычный город: большие дома, кинотеатр, магазины. В тенистом скверике на скамейках
коротают длинный летний день офицерские жены, бегают нарядно одетые дети. Госпиталь находится в конце городка, возле самой крепостной стены.
У него довольно мрачный вид: стены грязные, окна в решетках. Прежде здесь была тюрьма. Врач уже давно ушел на обед, и Веру с Игнатом встречает старший санитар. Он ведет их по гулким, пустым коридорам. Вера старается запомнить путь к выходу: все может случиться.
Они приходят в небольшую комнату. За столом сидят двое солдат в белых халатах, на стриженых головах у них круглые шапочки с красными
крестами. При виде старшего санитара они вскакивают и вытягиваются в струнку. Один из них докладывает:
- Господин ефрейтор! За время дежурства ничего...
- Вольно, вольно... Как там Озолс?
Санитар, с любопытством посматривая на Веру, бойко отвечает:
- Все в порядке!
- Пришел в сознание?
- Никак нет! Как был, так и есть.
Озолс лежит в соседней комнате совсем один. Кровать выдвинута на середину. Возле нее столик с лекарствами, чуть дальше стул. Больше
ничего в комнате нет. Видно, она пустовала и снова будет пустовать, как только... Как только освободится. Вера переводит взгляд на кровать. Озолс накрыт простыней до самого подбородка. Лицо желтое, ни кровинки. Закрытые глаза глубоко запали, и окружены синевой. Нос заострился.
Слезы навертываются Вере на глаза: сказываются волнение, жалость, сильное напряжение.
- Я хочу побыть с ним одна,- тихо просит она.
Старший санитар придвигает стул вплотную к кровати.
- Садитесь,- шепчет он и на цыпочках выходит из комнаты.
- Я тоже пойду, дочка.
Игнат подбадривает Веру взглядом и, скрипя сапогами, идет к двери. Что за удивительные дела творятся с тобой, Игнат Опинцан? Сколько тебе лет, старина, пятьдесят или тридцать? Откуда у тебя столько бодрости, ловкости, лихости? Это, верно, оттого, что ты снова вышел с
окольной тропинки на большую дорогу жизни!
Как бы там ни было, Игнат, а начало неплохое, совсем неплохое! Но главное еще впереди. Нужно выяснить, уцелел ли после недавних арестов в крепости санитар Гарольд Барбар, входивший в ячейку Рутковского, и, если он цел, передать ему листовки, спрятанные на дне сундучка.
Может быть, Барбар здесь, в этой комнате, среди этих троих сидящих напротив?
Игнат внимательно всматривается в лица санитаров. Двое с коротко остриженными волосами. Один из них круглолицый, улыбчивый, с глуповатыми, добрыми, как у теленка, глазами и большими красными ушами. Другой-худощавый, с рябым угрюмым лицом. Кто-нибудь из них? Нет! Барбар - старослужащий, а эти, видно, совсем мало поели солдатской каши. Старший санитар? Тоже нет. Он ефрейтор, а Барбар - просто солдат. Нет, Барбара в комнате нет. Значит, арестован? Надо выяснить. Игнат обдумывает, как начать разговор. Неожиданно ему на помощь приходит старший санитар.
- Мы ждали вас раньше,- обращается он к Игнату. - Он подорвался шестнадцатого утром. Вам сразу же дали телеграмму.
- У нас ведь не город,- отвечает Игнат. - Сами знаете, как на хуторе. Посыльный из волости и спешить не спешит и торопиться не торопится.
Тут у него брат, там у него сват.... А у вас здесь хорошо. - Игнат осматривает стены, потолок. - Не служба, а благодать. Сиди себе да посвистывай.
- Посвистишь! - сердито сверкает глазами рябой санитар.
- За день так набегаешься по палатам, ноги не держат, - вступает в разговор круглолицый - он, видать, поразговорчивее. - Только и отдыху,
когда врач на обеде.
Игнат смотрит на него с насмешливым недоверием.
- То-то, я гляжу, ты совсем заморился.
Толстые щеки круглолицего заливает краска.
- Мало ли что! Это еще от отцовского хутора,- поясняет он.- И так за два месяца ремень чуть ли не на вершок убавил. А теперь, когда нас
трое осталось на весь госпиталь...
Игнат сразу настораживается.
- Трое? Маловато...
- Да вот еще один был. - Куда же он, на побывку, что ли? - дружелюбно поглядывая на солдата, спрашивает Игнат. - Ничего! Вашего брата надолго не отпускают. Вернется скоро.
- Как бы не так! - усмехнулся тот.- Оттуда скоро не вернется. Он ведь...
- Солдат Залак! - обрывает круглолицего старший санитар, - Хватит вам здесь языком трепать. Бегом в третью палату, проверьте, как там
больные.
- Так я же недавно ходил...
- Отставить разговоры!
Игнату уже все ясно. Барбар арестован. Эх, досада! На крайний случай у Игната есть еще один человек.
- Как там моя Мартушка? - Игнат подходит к двери в палату и чуть приоткрывает ее. - Сидишь, бедняжка? Ну, сиди, сиди. Эх, и за что наказывает нас господь бог?
Он начинает вздыхать, кряхтеть. Старший санитар долго не выдерживает.
- У меня дела в канцелярии,- говорит он, вставая.- Если что будет нужно, пошлите туда.
Теперь Игнат остается с рябым санитаром. Некоторое время оба молчат.
- Фу ты, надо же! Забыл! - спохватывается Игнат.
- Что такое?
- Да ведь у меня поручение. Соседский сын у вас в крепости служит. В десятом пехотном полку. Капрал Кибиш, может, слышал?
- Много тут всяких капралов,- хмуро отвечает рябой.
- Как бы мне его разыскать, а, сынок? Далеко он отсюда?
- Полк недалеко: вон, за плацем, красное здание. Да вас не пустят в казарму.
- Как же быть, а? Хоть бы глянуть на него. А то сосед заругается. Скажет, в крепости был, а моего не посмотрел.
- Не знаю... Если только позвонить.
- Вот верно! Позвони ему, позвони. Пусть сюда придет. Скажешь, старый Вацземниек здесь. С гостинцем от отца.
Рябому не очень-то хочется звонить, но что поделаешь?
- Капрал Кибиш, значит?..
Рябого все нет и нет. Игнат уже начинает беспокоиться. Но вот открывается дверь - и на пороге появляются двое. Рябой и с ним незнакомый Игнату молодой военный со знаками капрала на петличках.
- Вот,- говорит рябой. - Пришлось за ним сбегать в казарму. Телефон что-то не работает.
Игнат, широко улыбаясь, протягивает вперед руки и делает несколько шагов по направлению к двери.
Капрал смотрит на него, морща лоб: видно, силится вспомнить, кто такой.
- Каким стал! - восклицает Игнат.- Ну и ну! А меня, старика, небось, совсем забыл, а?
- Что-то не припомню.
- Ай-яй-яй! Вот вы какие, молодые, - укоризненно качает головой Игнат. - Не помнит! А кто ему, спрашивается, конфетки давал, когда он
без штанов бегал? Может, ты и Рутковского не помнишь? Как за тобой гуси гнались, а он тебя от них спас - ха-ха? Не помнишь? Понял! Улыбается!
- Рутковский? Как же, его помню.
А вот вас уже позабыл. Как там дома?
- Слава господу! Отец кланяется, Рутковский тоже. Гостинцев тебе прислали.
- Гостинцев? Вот спасибо! - Капрал осматривается по сторонам.- Где бы нам поговорить, чтобы никто не мешал?
- Можете здесь, господин капрал.
Санитар деликатно выходит из комнаты. Игнат быстро открывает сундучок, вытаскивает небольшие пачки листовок.
- Прячьте!
Капрал рассовывает пачки по карманам.
- Маловато.
- Они на тонкой бумаге. Поручение от горкома такое, - торопливо глотая слова, говорит Игнат,- рассказать солдатам, что происходит в стране и в городе. В листовках все есть. Раздай их побыстрее. Если меня сцапают, тебя тоже могут быстро нащупать.
- Понятно!- кивает капрал. - Скажите там: будет сделано.
Он уходит, и Игнат, став у окна, начинает лихорадочно обдумывать, как выбраться из крепости вместе с Верой. Дело сделано, нужно исчезать, и побыстрее. В коридоре слышатся поспешные шаги. Игнат настораживается. Опасность?
На пороге появляется разъяренный офицер с повязкой дежурного на левом рукаве. В руке у него бумага. За офицером двое солдат в касках и с винтовками.
- Ты Вацземниек?
Офицер в упор смотрит на Игната.
Тот низко кланяется, не отводя глаз,
- Я, господин офицер.
- Какого черта! На, читай!
Он бросает на стол телеграфный бланк. Игнат медленно читает, далеко отставив руку с телеграммой и шевеля губами: «Коменданту крепости. Ваша телеграмма задержана почтой. Выезжаю сегодня. Вацземниек».
Попались! Хоть бы Вера ушла. В палате есть вторая дверь. Надо выиграть время.
- Что-то тут не так написано, господин офицер! - громко говорит он, чтобы услышала Вера.- Как же так, я здесь, а в телеграмме «Выезжаю сегодня».
- Как же так? - язвит офицер.- Теперь скажешь, кто ты?
- Вацземниек я. Хоть у кого спросите.
- Молчать! Обыскать!
Пусть ищут - у него ничего нет. Только бы Вера ушла, только бы ушла!
- Пусто, господин капитан! - докладывает солдат, быстро обшарив карманы Игната.
Игнат ногой пододвигает сундучок поближе. Маневр удается.
- Твой сундучок? - кричит капитан.
- Мой, мой, а как же, господин офицер!
- Обыскать!
«Еще минуты три, не меньше, - торжествует Игнат. - Неужели Вера не уйдет?»
Обыск окончен.
- Отвести его к коменданту! - приказывает офицер. - А девушка где? - обращается он к санитарам, которые, вытянув руки по швам, стоят у стены, бледные и недоумевающие.
- В палате, господин капитан!
Офицер ногой распахивает дверь.
- Выходите!
Но в палате никого нет. Один лишь умирающий едва слышно стонет на своей кровати.
Вера бежит по краю плаца, не чуя под собой ног. Надо во что бы то ни стало добежать до скверика. Там много женщин. Ее не сразу заметят. Что теперь делать? Успел или не успел дядя Игнат передать листовки?
Было условлено, что если его задержат, Вера сама должна разбросать по крепости те листовки, которые взяла с собой. Солдаты должны узнать правду. Любой ценой!
Вера нащупывает пачку листовок, зашитую у пояса, и обрывает пальцами нитки. Вот двести листков тонкой рисовой бумаги. Арвид печатал их сегодня ночью.
Где их разложить? Там, где чаще всего бывают солдаты. Зайти на почту, в магазины. Потом в кинотеатр. Еще в церковь - обязательно! Солдат часто водят на вечернюю службу.
Вера заставляет себя идти не торопясь. Спокойнее, как можно спокойнее... Вот идут две женщины, болтают, смеются. Надо подойти поближе. Пусть все думают, что она с ними.
Проще всего на почте. Посетителей нет. Служащие за стеклянной перегородкой уткнулись в бумаги. Вера раскладывает листовки прямо на пустующие стулья. Две штуки она ухитряется засунуть под стекло на столе. Магазины, кинотеатр, сумрачная прохлада церкви... Листовок осталось совсем немного. Вот и последние легли на истоптанный солдатскими ботинками серый булыжник плаца.
Здесь пока еще пусто: у солдат короткий послеобеденный отдых.
Вот и все! Она вдруг ощущает страшную усталость.
Из переулка навстречу Вере выходит офицер. Водянистые наглые глаза, узенькие усики. Так это же Розенберге, их сосед. Сколько раз он
приглашал Веру навестить его в крепости!
- Верочка! - Он щелкает каблуками и склоняется над ее рукой. - Вы здесь? В крепости? Нежная роза среди колючего репейника?
Розенберге громко смеется, довольный своей остротой.
Он ничего не знает! У Веры вспыхивает надежда.
- Господин Розенберге! - Она умоляюще смотрит на него.- Помогите мне выбраться из крепости!
- Но, Верочка...
- Ради бога, не спрашивайте! Я вам ничего не могу сказать.
К счастью, Розенберге истолковывает ее слова по-своему.
- Ах, вот как! Понимаю... - Его усики растягиваются в улыбке, глаза делаются маслеными. - Верочка, успокойтесь. Я не спрошу ни о чем. Вы
имеете дело с настоящим джентльменом. Наш батальон как раз сегодня в наряде, и я проведу вас... Но могу ли я рассчитывать хотя бы на самую крошечную взаимность?
- Ах, господин Розенберге, не сейчас!
- Понимаю, понимаю...
Он ведет Веру к задним воротам крепости, возле которых томится на жаре постовой. При виде офицера постовой прижимает винтовку к плечу и замирает, выпучив глаза.
- Вольно! Солдат Паукшта, выпустите барышню
- Но, господин лейтенант...
- Это что еще такое? - грозно хмурит брови Розенберге.- Вы слышали?
Выполняйте приказ!
- Слушаюсь!
Солдат бросается отворять калитку. Вера, все еще не веря своему счастью, проходит через узкий деревянный мост в прикрепостной лес. Розенберге стоит в воротах. Галантно кланяясь, он машет рукой. Затем калитка закрывается, и Вера, спотыкаясь о кочки и пеньки, несется прочь от крепости в спасительную березовую чащу.
Журнал "Крестьянка" № 7 июль 1960 г.
Trackback(0)
 |
За воротами крепости
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed