|
Читать предыдущую часть
Еще недавно сугробы у заборов были пушистыми, белыми, но подул южный ветер, принес тепло, и с крыш закапало. Сугробы осели, стали серыми, ноздреватыми, как изъеденные червями грибы. Посреди улиц стояли синеватые лужицы, а снег все таял и таял.
- Ах ты, господи! - ворчала бабушка. - Что это за зима? То ли дело в нашей Сибири-матушке. Тут тебе и снег, что сахар-рафинад, и морозец - любо дорого. А в этой Россеи от такой-то зимы то либо чих, то либо кашель.
Натка взглядывала на бабушку и снова утыкалась в учебники. Рядом, шмыгая покрасневшим от простуды носом, решала задачи Валя.
После смерти дяди Андрея как-то само собой решилось, что в тот совхоз, где он работал, поедут с концертом только отличники. Натка обеспокоенно и ревниво проверяла каждую Валину тетрадь и каждый раз облегченно возвращала их подруге: рассеянная и немного ленивая Валя не пропускала ни одной задачки, ни одного примера, и даже кляксы, постоянные спутники ее домашних заданий, исчезли из Валиных тетрадей.
А в 6 «Б» с Леней Кротовым занимался Гена.
Он не забыл, как заметив Ленино внимание к Натке, чуть было не рассорился с ним из-за какого-то сложного и не совсем понятного чувства. Теперь после всех событий неприятно было вспоминать об этом.
Гена жил в небольшом доме с матерью. Отец его уже давно имел другую семью. Гена знал, что маме тяжело одной, и всеми силами помогал ей в чем мог.
В день перед репетицией, приготовив все домашние задания, Гена принялся за уборку. Леня собирал в портфель свои тетради.
- Не успею я, наверно, полы вымыть, - растерянно сказал Гена и побежал к колонке за водой. Когда вернулся, Леня стоял все так же без пальто.
- Ты не нашел, что ли? - спросил Гена. - Оно же на вешалке.
- Да нет... - смущенно ответил Леня. - Я знаю. Я не хочу... то есть хочу помочь тебе.
- Ну, это ты брось. Я сам. Я к этому делу привычный, а ты, наверно, и не мыл никогда.
Леня посмотрел зачем-то на свои руки, потоптался на месте и улыбнулся виновато:
- А ты покажи мне.
Как же смешно все получалось у Лени: он даже тряпку выжимал левой рукой.
- Ты что, левша? - смеялся Гена.
Леня, раскрасневшийся, с блестящими глазами, немного уставший от непривычных движений, весело тряс головой.
- Не смейся, пожалуйста. Ведь мою же, вот...
- Ведро, ведро! - закричал Гена, но было уже поздно. Леня, попятившись, ногой опрокинул ведро, поскользнулся и сел в грязную, разлившуюся по комнате лужу.
Кусая губы, чтобы не засмеяться - такой у Лени был забавно отчаянный вид, Гена потянул его за руку. Поднявшись, Леня схватил тряпку.
- Я сейчас... вытру.
- Подожди, - уже не сдерживая смеха, сказал Гена. - Горе ты помощник! Сними сначала штаны, повесь в кухне над плитой, пусть сохнут, а уже потом... -Гена опять засмеялся.
Так со смехом они и домыли пол, постелили на еще влажные половицы самодельные дорожки в красную и зеленую полоску, и от них в доме сразу стало нарядно и уютно.
В кухне пускал пары вскипевший самовар. Гена быстро вымыл посуду и налил себе и Лене две большие кружки горячего чая.
- Вот и успели! - радостно говорил Леня. - Правда ведь, Гена? - Поднял он на товарища светлые, какие-то особенно лучистые в эту минуту глаза.
Гена внимательно посмотрел на него.
- Правда. Один бы я не домыл ко времени, - сказал он, подвигая к Лене сахарницу. У Лени вспыхнули щеки. Он засмеялся и положил в чай кусок сахару один, другой... пятый. Размешал, хлебнул и сконфуженно отставил кружку.
- Ты знаешь, Гена. Очень сладко почему-то. Пожалуйста, долей водички.
Незаметно улыбнувшись, Гена отлил из его кружки чай, долил свежего. Леня, не поднимая глаз, пил небольшими глотками.
- Слушай, Леня, - внезапно сказал Гена. - Ты парень ничего. Только уж тихий очень. Тебя и муха обидит. Давай, знаешь, я тебя боксу учить буду. Я сам начал заниматься.
Леня с готовностью кивнул головой. Гена взглянул на часы, завопил:
- Одевайся, Леня! Мне ведь еще к матери на работу перед репетицией зайти надо.
На улице совсем раскисли дороги. Чавкал под ногами расползшийся от воды снег. Люди шли по нему осторожно: под ним, под синевато мерцающей водою стоял предательски скользкий ледок.
- Твой папа на каком заводе работает? - спросил Леня, не знавший Гениной трагедии.
- На энкепеэсовском, - хмуро ответил Гена.
- Мой папа тоже там работал, - сказал Леня, помолчав. Ему хотелось, чтобы хоть этим папа стал чуточку похож на родителей его друзей.
- Знаю, - не сразу отозвался Гена. - Рассказывали про него. - Гена решительно взглянул на Леню и, коснувшись его локтя ладонью, договорил:
- Ты, Лёня, не обижайся. Но он у тебя, в самом деле, какой-то не такой. Вот с тобой мы и дружим и все, а к нему и подходить-то неохота.
Леня опустил голову.
- Да ты брось, - толкнул его Гена плечом. - Не о тебе речь. Ты-то настоящий, только вот больно квёлый. Чуть что - и раскис. Но родитель твой, ей богу, непонятный человек... Что это к нему Яшка таскается?
- Н-не знаю,- неуверенно произнес Леня и виновато опустил голову. Гена на него не смотрел, глядя себе под ноги, произнес негромко:
- А я бы узнал.
Леня тоскливо подумал о том, что узнать навряд ли удастся. И вообще, все у Луни делается не так, как у других. Взять хотя бы этот концерт.
Мама и слышать о нем не хочет. «Ты должен не об этих вечеринках мечтать, а о большем. Скрипка - вот что для тебя главное. Вырастешь, а там консерватория, Большой театр!» - Мама мечтательно закрывала глаза...
После репетиции шел Леня домой. Рядом перепрыгивала через блестящие лужицы Натка. Рассказывала о каком-то забавном случае в драматическом кружке Валя. Со смешанным выражением печали и внимания смотрел на сестренку Мишка. А Гена, выслушав Валю, сказал, что это, конечно, смешно, но не очень, и вообще драматический кружок - детские игрушки по сравнению с тем, что задумано в кружке физиков.
- А что там задумано? - повернулась Натка и даже не заметила, что одна нога у нее оказалась в луже.
- Будем по-настоящему заниматься наукой. Как завещал Эдуард Калинович.
- Вот как? - выдохнула Натка. - И... и что же вы нам об этом раньше не сказали?
Гена остановился. Наклоняя голову к плечу, спросил с лукавством:
- А что бы вы там делали?
Мишка посмотрел на Гену, на Натку, и то, что плотно и больно все это время давило сердце, вдруг отпустило, ушло. Мир знакомый и добрый возвращался к нему. Вот сейчас Натка рассердится и тряхнет головой. Действительно, она тряхнула головой, хотела, наверно, вспылить, но тут же с каким-то испугом оглянулась на Мишку. Он понял. Все последнее время они относились к нему, как к больному. Он и в самом деле был болен апатией ко всему, какой-то ожесточенностью. Но... зачем это? Как-то папа сказал ему: «Что я не успею, ты, комиссар, доделаешь». Папа... Тоненько рвануло сердце, но, пожалуй, Мишка уже научился кое-какому мужеству. Обняв сестру, он сказал Гене:
- Мне кажется, что и для них найдется в кружке дело. А?
Торопливо взглянула на брата Валя, но, увидев его лицо, заулыбалась и теснее прижалась к нему тоненьким, хрупким плечиком. Заулыбалась Натка, хотя губы у нее предательски дрогнули. Скрывая волнение, опустила голову, увидела, что стоит в луже, и обрадовалась, что может заняться мокрым ботинком.
А Гена безбольно толкнул Мишку в живот кулаком и сказал нарочито грубо:
- Ну, конечно, найдется... Колбы мыть будут. Тоже мне физики... от слова «фи»... - и сам засмеялся неожиданной своей шутке.
Легко и быстро поднимался Леня к себе домой. Он вспоминал репетицию, вспоминал Мишкино просветленное лицо там, на улице, и удивительная нежность к друзьям заливала его сердце. Он вспомнил, что Гена назвал его квёлым.
«И правда, квелый. Вот у Миши какая была беда, а ничего, не сломался... А я!.. Нет, и я буду сильным...» - решительно возразил невидимому собеседнику Леня и твердо нажал кнопку звонка.
Мама ему открыла дверь сразу, но не ушла из передней, как обычно, а стояла, ожидая, пока он повесит пальто.
- Ты был на репетиции? - спросила она, приподнимая голову и прищуривая свои пушистые ресницы. Сейчас мама похожа на тот портрет, что висит в столовой. Закутанная в белый мех, она смотрит из черной рамки высокомерно и холодно. Так смотрит она на всех на улице, но никогда, пожалуй, не смотрела так на Леню. Пожалуй... А впрочем, мама всегда такая, когда недовольна им.
Лене стало жарко. Пока его не спрашивали, он еще мог молчать, но теперь что же - врать? Нет, неправду он говорить не будет.
- Да, мама,- ответил он и опустил голову. Все-таки напрасно он молчал и скрывал все до сих пор.
- Вот как! - воскликнула мама. - И давно... ты ходишь туда? - произнесла она с расстановкой.
- Да, мама.
- Очень мило! Я, кажется, говорила тебе, что твои уличные знакомства, - выкрикнула она последние слова, - не доведут тебя до добра. И вот, пожалуйста. Ты лжешь, лжешь, как извозчик!
- Мама, мама! Я не обманывал. Я не хотел обманывать вас. Как вы меня не понимаете!
В коридор вышел отец. Поблескивая огромными стеклами черепаховых очков, он сказал медленно, выставив вперед нижнюю губу:
- Тебя никто ни о чем не спрашивал, веря в твою порядочность. Но оказалось, что под одной крышей с нами жил недостойный человек. Не тот, каким мы хотели видеть тебя. - Он приблизился к Лене и сказал свистящим шепотом прямо в лицо:
- Марш в свою комнату. И с сегодняшнего дня вы, молодой человек, под домашним арестом. И бунтовать - не сметь!.. Иначе...
Что же такое он сделал, что это был за жест, сразу лишивший Леню всякой воли, желания как-то возразить, постоять за себя, за друзей? Он ничего не помнит. На мгновение словно пелена застлала глаза, а потом он повернулся и пошел к себе. Дверь за ним захлопнулась, щелкнул замок. Его закрыли.
Продолжение читать здесь
Взволнованный мир
Trackback(0)
 |
Бунтовать - не сметь!
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed