22.02.2012 13:04

На ферме Феодосию сделали последнее китайское предупреждение.

Во время обеденной дойки разбираться с ним приехал сам Манякин.

- Ну, и как ты это объяснишь? - допрашивал он его. - Ты, где находится теленок, не знаешь...

- А корова знает, корова знает! - шумела доярка Клава.- Каждый день приходит с пустым выменем.

- Ты не пойми меня развратно,- просил его Манякин,- но это, слушай, концерт. Мы должны оприходовать теленка, а теленка нет в наличии.

- Я ему сразу сказала: ищи до потери пульса!

- Все признаки нормального отела, доярка должна доить эту вашу Зорьку, получать, слушай, деньги за это молоко, а молоко высосано. Двойное хищение соцсобственности! Понял?! Двойное!

Самое было бы простое - поприглядывать за ним, поручив это той же Клаве. Попасла бы с ним денек-другой, и все стало бы ясно. Но у нее, смеялись доярки, ревнивый мужик, и она ни за что не согласится. А во-вторых, ни ее, ни даже самого председателя в лес все равно не пустят, пропуск выдается на одного пастуха.

- Ты что же это с нами, патриот, делаешь? - негодовал Манякин.

- Не видал я никакого телка,- угрюмо стоял на своем Феодосий.

- Бычок хоть или телочка?

- Корову спроси.

- Ну, дашь ты этому телку воли, допустим. Закрою я, допустим, глаза, почуди маленько. Все мы чудим - не так, так этак. Мне вон говорят: сей то, сей это, того - столько, этого - два раза по столько. А продукцию потом не принимают, скот огурцом да помидором кормим. Чудим?

Чудим! Ну, а осень придет, зима? Куда ты его денешь? Или ты вперед не смотришь? Мы вообще-то тоже не смотрим... А если я дам команду завтра отделить эту твою Зорьку от стада - в загоне ее держать?

- Своя рука - владыка,- угрюмо отвечал Феодосий.- Мучьте скотину, жалобы не составит.

- Тогда мы вот что. Возьмем ее и отбракуем! Это было бы самое страшное.

- Нормальная корова, чего вы?! - закричал Феодосий.

- Нормальная? А теленка куда дела?

- К ней подход нужен!

- Вот эту-то линию мы и ломаем. Характер, настроение, к той так, к той этак, все это прошлый век. Есть у тебя характер - вон из стада. На мясо. Завтра же!

С тяжелым сердцем Феодосий повел стадо с доильной площадки.

Что делать?

Он еле дождался конца дня, в сумерках постарался попасться на глаза Манякину, а когда совсем стемнело, вышел со двора, сел на велосипед и с той легкостью, с которой в темноте на велосипедах ездят только хозяйственные, любящие трудоночь колхозники, покатил в луг, к загону.

Под навесом, где хранились доильные аппараты, а иногда и бидоны с вечерним удоем, похрапывал сторож. Коровы мерно жевали жвачку. Феодосий развел ворота загона, тихо позвал Зорьку. Было слышно, как она, пробираясь к воротам, шуршала своими крутыми боками о бока других коров. Феодосий шлепнул ее по шее, выпустил из загона («В лес беги давай! Там и оставайся»), и в следующее мгновение с криком «Караул!» кто-то бросился к нему из темноты.

Это была доярка Клава.

Феодосий заткнул ей рот, крепко обнял и потащил к навесу, где спал сторож.

- Счас проснется, увидит тебя со мной, разболтает. Мужику-то твоему новость будет!

Тут уже Клава сама заткнула ему рот.

Мне было интересно, поцеловал ли он ее для большей убедительности, или ограничился крепкие объятием. Он заявлял, что ограничился, она же, хоть мы и говорили с глазу на глаз, отвечала, что не помнит. У Манякина, как я писал на первой странице, сомнений не было. Что касается того, как она, боявшаяся ревнивого мужа днем, решилась (и сумела!) оставить его ночью, это остается загадкой.

Не успел Феодосий, вернувшись к себе на топчан, заснуть, как поднялся сильнейший ветер, хлынул ливень. В наброшенном на исподнее плаще он сам не свой выбежал во двор, стал закреплять и укрывать что можно было закрепить и укрыть, из летней загородки переводил в сарай овец, скребницей успокаивал корову в сарае. Под его ногами гремели ведра, тревожно гоготали гуси, где-то ржала лошадь.

В спальне проснулся Валериан Сергеевич, подбежал к окну, увидел метавшегося там под дождем в свете двухсотваттной лампочки хозяина и стал быстро одеваться.

- Валериан Сергеевич! Вы куда? - В горнице, вскочив с тахты, ему загородила дверь Людмила Петровна.

- Феодосию Ивановичу помочь.

- Кому? Я за вас отвечаю, вы простудитесь!

Они стояли лицом к лицу, она - в цветастом своем халате, так преданно встревоженная, что он по-быстрому отступил в спальню. Пылающая Людмила Петровна вернулась на тахту, взяла книгу. Вошел Феодосий, с него текло. Жена покосилась на него и выключила свет в торшере, чтобы муж не видел ее лица.

- Хозяйство у нас, кажется, общее. - Он тяжело дышал.- Я там убиваюсь, меня там громом-молнией, а ты...

- Я выморочу твое хозяйство,- негромко, с ожесточением сказала она.- Все продам. Пусто будет, чисто!

- Язык у тебя без костей! - Мокрый Феодосий пошел из комнаты, ему хотелось плакать от всех этих глупостей: и тех, что натворил сам, и тех, которыми угрожала она, за каким-то чертом - в такой поздний час, в такую погоду! - читавшая свою «Королеву Марго». Единственное, что утешало и могло хоть как-то оправдать его велосипедную прогулку,- что Пистолет в такую ночь будет не один.

С пяти утра он уже ворочал с детьми по хозяйству.

Им помогал Валериан Сергеевич - первое правильное решение, которое учитель принял за дни своей службы здесь. Проснувшись будто от толчка, Людмила Петровна подбежала к окну, и что же она увидела? Дети кормят птицу - это обычно, нормально. Муж доит корову - тоже обычно и нормально в высшей степени. А от сарая по двору катит тачку с навозом Валериан Сергеевич. Он в майке, босой, штанины брюк подвернуты до колен, лицо красное, вспотевшее; несмотря на ранний час, солнце печет так, что во дворе уже почти сухо.
Людмила Петровна бросилась к двери, но тут же опомнилась: не одета.

Пока она одевалась, мужчины перешли в огород: решено было проверить, нельзя ли уже рыхлить картошку. Учитель впрягся в мотыгу, к чепигам встал Вася.

От дома к ним неслась Людмила Петровна.

Учитель подмигнул Васе и перешел на бег.

- Но-но,- пробасил мальчик,- не балуй!

- Что вы делаете?! - Подлетевшая Людмила Петровна схватилась за мотыгу.- Мало тебе, что сам в грязи,- повернулась к мужу,- что дети в грязи? Что я в грязи? Батрака себе нашел?

- Что вы, Людмила Петровна! - опешил Валериан Сергеевич.- Что вы такое говорите? Это я сам!

- Нас тебе не хватает? - не слушая его, приступала она к Феодосию.- Твое здоровье у Валериана Сергеевича, да? Твоя дурная сила?!

Она передохнула.

- Все! Так и знай, я тебе уже говорила: никаким навозом в этом дворе вонять больше не будет.

- А я тебе уже отвечал: язык твой без костей.

- Посмотришь!

- Дура ты, дура!.. Где воняет, там и пахнет. Феодосий плюнул и пошел на ферму, а когда вернулся...

Еще на подходе к дому он почувствовал что-то неладное: слишком тихо было во дворе. Он бросился за дом, где обычно пасся теленок, и не нашел его. Кол был на месте, в траве змеилась веревка с ошейником. Обежал дом, распахивал двери сарая и пристроек, шарил глазами и руками, как будто и свиньи, и овцы, и кроли, и гуси - это иголки и вполне могли где-то затеряться. Везде было пусто, в наличии оставался только пёс - лежал у конуры и, казалось, тоже страдал от нестерпимой тишины вокруг.

В горнице Людмила Петровна накрывала на стол. Все сервировалось по-городскому, культурно, в малых количествах. От нечего делать подстраивая свою скрипку, Валериан Сергеевич украдкой посматривал на стол. И тончайшие кружочки колбасы, и крошечная горка редиски, и пятнышко сметаны на блюдце - все вызывало у него разочарование. Но вот хозяйка внесла жареного гуся, и разочарование маэстро сменилось воодушевлением.

- У вас какой-то праздник? - спросил он.

- Да, я сегодня чувствую себя возрожденным человеком. Нашла в себе мужество. Вы себе не представляете. Птица!

Не успела Людмила Петровна сесть с этими словами, как на пороге возник муж.

- Где скотина?

- Не сейчас,- отмахнулась жена.

- Куда ты дела скотину?!

Хмыкнув, Людмила Петровна захлопнула перед Ним дверь и повернула ключ.

- Вы меня извините, Валериан Сергеевич. Когда человек такой расстроенный, с ним надо грубо. Я по работе убедилась.

Феодосий вернулся во двор. Да-да, он не стал ломиться в горницу, кричать - так был растерян Стоял посреди двора и... Куда понесут его ноги? На чей остановится взгляд? Ноги понесли к поленнице, взгляд остановился на топоре. Феодосий схватил топор.

В горнице беседовали о детях.

- Валериан Сергеевич, ну, как они? - спрашивала Людмила Петровна.

- Что ж, пальчики у ребят живые, имеется беглость.

- А у кого живее? У Васи?

- Пожалуй. Хотя и у Вовы... Да, у Вовы тоже.

- А - беглость?

- Тут, конечно, Вова! Но и Вася... Да, Вася тоже. Проявляя такую вот тонкость в беседе с нею, он - и это факт, на котором я специально останавливался в своих расспросах,- не отдавал себе особого отчета в том, что за событие произошло в семье Никитиных. Он не догадывался, сколько действительного мужества, энергии и организаторских способностей должна была найти в себе Людмила Петровна, чтобы одним махом сбыть, пока муж был на работе, а гость загорал на реке, корову с теленком и овец в соседний колхоз, свиней - в чайную сельпо и в столовую близлежащего санатория, а кур купил муж доярки Клавы - киномеханик Семен. Он не понимал, что для Феодосия это дичь и горе, ему, наконец, было невдомек, сколько душевных сил требовалось Людмиле Петровне, чтобы после этого сидеть с ним взаперти, угощать его обедом-ужином и певуче поощрять:

- Вы кушайте, кушайте. Беглость - это как?

- Спасибо, ем,- работал он челюстями.- Беглость это... беглость...

Со двора донесся звон разбитого стекла.

Учитель вздрогнул, Людмила Петровна плавно встала и подошла к окну.

Топор-то Феодосий схватил, да только не нашел ничего другого, как ни с того, ни с сего приняться рубить дрова. Рубил, увидела Людмила Петровна, яростно, щепки разлетались по всему двору, одна как раз и угодила в стекло веранды.

Бросив топор, Феодосий набрал дров и понес их в баню.

И тут из предбанника вылетела курица. Та самая, большая, белая, которую он спас от ножа Людмилы Петровны. В углу под лавкой он нашел яйцо.

Стоя с этим яйцом на ладони, давно остывшим, ко из-за прилипшего к нему перышка казавшимся теплым, Феодосий почувствовал, что у него подкашиваются ноги.

Курица спокойно греблась у порога.

Он решил домучить себя до конца - положил яйцо в карман и понес его новым хозяевам курицы.

- Клавдия, выдь на минутку! - увидев ее во дворе, позвал он.

Бросив испуганный взгляд в сторону дома, Клава торопливо подошла к калитке.

- Ты с кем это там? - На крыльце показался Семен.

- Да это Феодосий. Яйцо принес.

Семен, переваливаясь в тапочках на босу ногу, подошел к ним.

- Одно? - подозрительно всматривался в Феодосия.- Ну, гляди, за эту курку уплочено.- Повернулся к жене: - Завтра поймай и зарежь.

- Не надо,- вскинулся Феодосий.- Погляди, какие яйца сна несет.

Семен взвесил яйцо на ладони.

- Ладно, ты за нее отвечаешь. Феодосий сгорбленно побрел прочь...

Рванул дверь в горницу, дверь затрещала, посыпались щепки...