|
Читать предыдущую часть
Крулик, с курвы сын,- встревоженно произносит мой сосед, немолодой поляк.
- Крулик, крулик! - тревожно разносится по рабочей площадке, Мы резко набавляем темп, однако не настолько, чтобы со стороны было видно, что мы заметили опасность. Ускоряем шаг, сваливаем в вагонетку камень за камнем и, не подымая глаз, спешим за очередной ношей.
Командофюрер, по прозвищу Кролик, прячется в кусках над обрывом. Он всегда прячется в кустах или за гранитными глыбами, подсматривает, выслеживает, намечая жертву, а затем, выскочив из засады, избивает кого-нибудь в кровь. Обязательно в кровь, без этого он не может.
Мы хитрим. Мы не слишком торопимся. Пусть Кролик думает, что мы всегда так работаем - энергично, но без суеты. Тот, кто слишком торопится, чаще всего и делается жертвой Кролика.
Пополуденное солнце сияет над скалистой стеной. Оно как раз над теми кустами, где сидит Кролик, оно светит нам в глаза и мешает наблюдать за эсэсовцам. Прямо под ним - глубокая овальная яма, там работают штрафники. На самом дне ее - зеленое озеро, очень живописное: зеленое зеркало воды, окруженное бурыми скалами.
Штрафники по крутой дорожке выносят на нашу площадку камни, мы рассортировываем их и грузим с вагонетки.
Мы работаем энергично. Вицек, предупрежденный Иоганном, для порядка покрикивает на нас. Погромыхивает железо вагонеток, постукивают, сталкиваясь, камни. Мы ждем Кролика. Сейчас он спустится по лестнице и кого-нибудь изобьет в кровь, обязательно в кровь.
Вицек прячет резину в карман и закуривает сигарету - значит. Кролик близко. Вот Вицек вздрагивает и, изобразив на лице смущение, снимает фуражку. Я энергично берусь за камень.
- ...восемьдесят шесть хефтлингов за работой,- слышу я, как по-немецки рапортует Вицек.
- Komm her! (Ко мне)! - произносит вибрирующий голос - это голос Кролика.
Я на секунду поднимаю глаза - нет, не меня, пока не меня. Я сбрасываю в вагонетку камень и энергично шагаю к обочине ямы.
Перед хилым, с большими темными болезненными глазами Кроликом стоит Валентино.
- Почему не снимаешь шапку? - спрашивает вибрирующий голос по-немецки.
- Я на работе, командофюрер. Кроме того, я полагал...
Чудак Валентино: разве можно объяснять эсэсовцу?..
Раздается треск пощечины. Я взваливаю камень на плечо.
- Я полагал...- упрямо повторяет Валентино. Лицо его побледнело, одна щека горит.
- Предатели, макаронники! - орет Кролик.
- Я полагал...
Совсем сошел с ума парень! Я энергично шагаю с камнем мимо.
- ...итальянский капитан... Хлопает пощечина.
- ... не обязан... Хлопает еще удар.
- ... перед каждым ефрейтором, - твердо звучит голос Валентино.
Погромыхивает вагонетка. Коротко стучит камень о камень... Эх, Валентино, Валентино!
Кролик уже не дерется. На лице итальянца кровь. Тонкой изломанной струйкой сбегает она из разбитого носа, растекается над верхней губой, срывается каплями с подбородка.
Кролик снизу вверх завороженно глядит своими болезненными глазами на кровь. Кажется, он даже чуть подается навстречу крови.
Мы нагружаемся камнями. Валентино еще стоит перед эсэсовцем.
- Аb! (Прочь)! - гремит вибрирующий голос. Валентино неподвижен.
- Ты оглох, ты... господин капитан! - кричит Кролик.- Ваше сиятельство!
Валентино стоит.
Кролик с бешенством плюет себе под ноги и, повернувшись, шагает к будке Вицека... Молодец, Валентино, настоящий человек, Валентино! Но если бы он все-таки не был итальянским капитаном, все кончилось бы иначе.
Валентино присоединяется к нам. Он тоже носит камни. Посрамленный Кролик, не заглядывая, как он это делает обычно, в будку капо, скрывается в направлении каменного холма. Вицек, выругавшись, возвращается в свою будку.
- Валентино,- говорю я,- спустись к озеру и умойся.
Он не отвечает.
Немолодой поляк, первым заметивший Кролика в кустах, протягивает итальянцу сухарь: этот поляк из Кракова, он еще получает посылки,
- Держи, Валентино,- говорю я.
- Тшимай, тшимай,- говорит поляк.
Валентино кладет сухарь в карман и спускается по обрывистой тропе в яму, где работают штрафники. Сверху мы видим, как он осторожно сходит к зеленому озеру и, придерживаясь за острый выступ скалы, зачерпывает воду... В яме носятся штрафники - это «мёрдеркомандо», команда убийц, свезенных в Маутхаузен из каторжных тюрем; говорят, здесь должны уничтожить их: бывшие убийцы провели за решеткой по десять - пятнадцать лет, они уже старики, убивать больше не могут и поэтому не годятся на должность лагерных надсмотрщиков...
Валентино снова с нами. Я приглашаю его немного отдохнуть в уборной.
Мы сидим на отполированной доске за тесовой загородкой. Я угощаю его окурком, подобранным вчера на аппельплаце. Он затягивается.
Окурок слабо потрескивает.
- Если я выйду живым из Маутхаузена,- медленно говорит Валентино,- я вступлю в компартию.
- Это хорошо, - говорю я.- Тебя должны принять.
- Если выйду.
- Конечно.
Он, обжигая губы, докуривает окурок, но еще не может успокоиться.
- Коммунисты умеют умирать, я однажды видел... Не все люди умеют как следует умирать.
- Да.
- Они умирали хорошо. Партизаны. Я видел. Хорошо умирает тот, кто хорошо, по-человечески живет... Я жил не очень хорошо.
- Ты будешь хорошо жить, Валентино.
- Я буду хорошо жить,- подтверждает он.- Я буду убивать эсэсовцев.
- Мы потом вместе убьем Кролика,- говорю я.- Почему он сказал тебе «ваше сиятельство»?
- Я граф, - отвечает Валентино.- Мне наплевать на графа.
- Не ты ли племянник герцога Бадольо?
- Мне наплевать на герцога Бадольо... Я дам тебе полсухаря.
Мы сгрызаем польский сухарь, поднимаемся с отполированной доски и идем носить камни.
Журнал Юность 08 август 1963 г.
Продолжение читать здесь
Люди остаются людьми
Trackback(0)
 |
Глава четырнадцатая 2
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed