|
Читать предыдущую часть
И полетели дни, до краев наполненные будничными, привычными делами. Время от времени наведывались покупатели, но Наталья Петровна дорожилась и не хотела уступать дом дешевле, чем положила.
После каждой несостоявшейся сделки Катя с облегчением вздыхала: и на этот раз не продано родное гнездо. Иногда ей казалось - никуда они так и не уедут, будут здесь жить и жить...
Ей так не хотелось уезжать. К годовщине Октября Андрей Степанович начал готовить с кружком большую и интересную музыкальную программу. На торжественном вечере Кате предстояло петь «Орленка». «Орленок, орленок, мой верный товарищ...» - распевала она с утра до вечера и словно видела, как мчатся по степи молодые ребята, осененные красным знаменем, как падают, подстреленные, на полном скаку с лошадей...
В эту первую осень разлуки с Алешей Катя остро тосковала о брате.
Она постоянно думала о нем: и утром, когда вскакивала с постели и бежала умываться, и весь день, что бы ни делала и где бы ни была. Катя так привыкла, что Алеша за завтраком и за обедом сидел напротив нее, второпях глотая куски, а она с видом старшей делала ему, подражая маме, замечания: и руки перед едой плохо вымыл, и ешь медленнее, не торопись... И когда шла в школу, думала об Алеше, и когда возвращалась домой после занятий... Ни Вера, любимая ее подружка, ни Миша - он по-прежнему забегал к ней заниматься постылой математикой - не могли заменить ей брата. А он только изредка присылал ей коротенькие письма-записочки: по горло был занят в своем ремесленном. В Москву к нему Катю одну Наталья Петровна не любила отпускать, а сама тяжела на подъем, в воскресные же дни всё поджидала покупателей, боясь отлучаться надолго.
Но однажды воскресным утром, когда Наталья Петровна ушла в магазин, а Катя, приготовив уроки, возилась с Торпедиком, причесывая его пушистую блестящую шерстку, неожиданно и радостно стукнула входная дверь, и в комнату ворвался Алеша. В новенькой форменной фуражке и черной, ладно сидевшей на нем шинели, на петлицах которой серебряно блестели буквы «РУ», Алеша показался сестре каким-то другим, новым. Только улыбка и сияющие радостью глаза - прежние.
- Катеринка!
- Алеша!
Торпедик свалился на пол и осторожно заковылял прочь, а Алеша, смеясь, закрутил сестру по комнате.
Потом снял фуражку и шинель, бережно повесил в прихожей. Счастливые, беспричинно смеясь, брат и сестра уселись рядышком на диван.
Торпедик, сперва подозрительно обнюхивающий Алешины ноги, уверился в их доброжелательности и решительно прыгнул мальчику на колени.
- Смотри, вспомнил тебя! - обрадовалась Катя.- Ты знаешь, Алеша, я ужасно люблю Торпедика.- Котенок, словно понимая, о чем говорит Катя, терся о руки и так громко мурлыкал, будто в нем играл невидимый органчик.- Ну, рассказывай, рассказывай!.. Как училище? Как Москва?
- Здорово все, Катюша! - Алеша зажмурил глаза и потряс головой.- Мне даже совестно перед тобой - такая у меня теперь интересная жизнь!
Ты знаешь, у нас в училище руководитель радиокружка-Геннадий Павлович, он и с Кренкелем и со всеми другими радистами знаком... Он на пенсии уже и руководит нашим кружком бесплатно. Просто из интереса, из благородства. И тех, кто хорошо занимается в кружке, он иногда приглашает к себе... Нет, Катюш, у меня просто нет слов, чтобы рассказать о его «берлоге» - так он называет свою квартиру. Это - ну, лаборатория, что ли, какой-то научный центр... И почти все сделано руками Геннадия Павловича! Мы его за глаза Стариком зовем... Такой он чудесный, такой замечательный мужик!..
И вот совсем недавно он после занятий говорит мне: «А хочешь, Алеша, весь мир послушать? Хочешь? Тогда приходи ко мне. И приходи, говорит, попозже, когда помех меньше, послушаем. И переспишь у меня на диване, я-то ведь бобыль...» Ну, я и пришел... А у него на стене огромнейшая, ну вот такая - Алеша широко раскрыл руки - карта мира, и на ней сотни флажков воткнуты... Это значит те места, где живут радиолюбители, с которыми Геннадий Павлович поддерживает связь. Понимаешь, сестренка, на всех континентах, на множестве островов...
Катя слушала, широко раскрыв глаза, светленькая прядка волос упала на лоб.
- А вокруг этой карты маленькие карточки, они называются кюэсельки,- продолжал с азартом рассказывать Алеша.- Кто где услышит передачу Геннадия Павловича, тот и шлет ему свою кюэсельку... Их прямо тысячи, Катюши! Ну пришел я к нему, он прежде всего меня чаем напоил, а потом включил... Ну, скажу я тебе, какая теснота в этом самом эфире - сотни, тысячи станций!.. Вот когда я пожалел, что плохо занимался английским... Тысячи голосов на тысячах волн говорят что-то, а я так и не понимаю что... И еще морзянки пшикают, пищат. Теперь я, Кать, вот как за английский и французский взялся. Ведь все равно, что глухонемой... Ну вот...
И еще у него на часах такие красные секторы обозначены. Это зоны мирового молчания, как говорит Геннадий Павлович. В эти минуты все радиостанции перестают передавать и только слушают, ждут сигнала SOS... А SOS - значит «Спасите наши души», первые буквы английских слов... И вот сидим мы с дядей Геннадием и слушаем, и вдруг: пик-пик, пик-пик! Он даже побледнел, словно его мелом измазали... И так и впился в рукоятку настройки. А я не понимаю, дурак! Ведь не только языка, а и простой морзянки на слух не могу принять... Оказывается,- Геннадий Павлович лотом сказал - где-то возле Сингапура японские рыбаки терпят бедствие... И тут же дядя Геннадий к телефону бросился. Ночь - полночь, а он звонит...
Знаешь, Кать, у нас есть, оказывается, такая круглосуточная служба связи. И уже оттуда по всему миру всем нашим кораблям, которые недалеко от тех гибельных координат, полетела команда: «На помощь! Люди гибнут».- Алеша перевел дыхание.- А потом еще слушали, как с дрейфующей полярной какой-то начальник жену с днем рождения поздравлял! А она: «Приезжай скорее, миленький...» И какой-то мальчишка, сынишка ихний, тоже кричит: «Папка, я тебя люблю! Медведя белого привези!..»
Рассказывая, Алеша размахивал руками, несколько раз вскакивал и принимался шагать по комнате, потом снова садился.
- А как вообще в училище? Ребята ничего? В театре ты ни разу не был? - перебила брата Катя.
- В театре? Я без тебя в театр ни за что не пойду!.. Знаешь, Кать, я что придумал. Вот получу первую получку - и пойдем в Большой театр. Ну, на что ты хочешь? Подумай.
- В Большой театр...- У Кати загорелись глаза.- На оперу, конечно! Хорошо бы на «Пиковую». Или нет! На «Царя Салтана»!
Катя вскочила с дивана, сложила руки на груди и чистым своим голосом пропела:
- «Ты, царевич, мой спаситель, мой могучий изба-ави».
- Ах, Кать, и скучно же без твоего голоса! Я все о себе и о себе. Ты-то как? Допекает тетка? Пилит, да?
Катя погрустнела, притихла.
- Понимаешь, Алеша, она вроде бы и ничего: и заботится, и не ругает. Только, знаешь, молится все. Скучно это очень, и лицо у нее постное все время, такое, словно кислое что проглотила, - не улыбнется лишний раз. И чего молится, кому молится!..- Катя вздохнула.- Всё грехи какие-то замаливает, все что-то у бога своего просит... А как за стол садимся, крестится и меня заставляет. Ну, понимаешь, я отнекиваюсь, отнекиваюсь, а потом так надоест - возьму да и перекрещусь, только бы отвязаться...
- Вот тебе и на! - нахмурился Алеша.- Пионерка - и вдруг крестится!.. Ну и ну!.. А в комсомол будешь вступать, как тогда?
- Но ведь все это, Алеша, ерунда,- примирительно сказала Катя.- Я же ни в какого бога не верю, как и раньше. Просто надо как-то от тетки отвязаться. Она такая приставала, такая нуда!..
- И думаешь, отвяжешься? Да она с каждым днем все больше будет к тебе приставать!.. Вот увидишь. Потом и в церковь заставит ходить.
- Ну уж в церковь я ни за что не пойду,- отрезала Катя и тут же прикусила язык. Ведь летом, когда ездили в Залесск, Наталья Петровна заставила пойти ее в церковь на мамины сороковины. Алеше тогда она в этом не призналась.
- Ты и креститься, я думаю, не сразу стала,- наступал. Алеша.
- Ну, не сразу...
- Вот видишь...
За обедом Алеша еще раз убедился, как нелегко Кате живется с теткой. Когда сели к столу, Наталья Петровна, широко перекрестившись, сказала:
- Конечно, пионеры лба не перекрестят, не поблагодарят господа, а, между прочим, милостью божьей оба к делу пристроены. Катерина в школу продолжает ходить, словно и не сирота вовсе, а ты, Алексей, через пару лет специальность будешь твердую в руках держать... Не обратись я к богу всей душой, как бы сиротская ваша судьба еще сложилась...
- Уж как-нибудь бы да сложилась! - огрызнулся Алеша.- Как это говорится: «На бога надейся, а сам не плошай». А что до моей специальности, так это дяде Грише спасибо надо сказать, а не богу вашему...
- Все ерепенишься,- с грустным укором покачала головой Наталья Петровна.- А ведь сказано тоже: «Без бога ни до порога». Мал еще рассуждать. Теперь всё яйца курицу учат. Не успеет родиться - уж и в пионеры записывают.
- В пионеры не записывают, тетя,- насупившись, возразила Катя.- В пионеры принимают...
- Тыщи лет мир без вашей пионерии стоял. И не лопнул, не провалился. На боге держался, на святой милости его...
- Не такой уж он и милостивый, если и есть, тетя Наташа,- возразила Катя. - Сколько войн на земле, сколько горя. Вот мы по истории учим...
- Потому, Катенька, и войны, и голод, и мор всякий, - перебила Наталья Петровна,- что люди бога забывают. Вместо того чтобы душой к святыням обратиться, вокруг себя самих суетятся...
Насупившись, Алеша отставил тарелку.
- Пойдем, Катофея, погуляем. Мне к Мише надо зайти,- сказал он, поднимаясь из-за стола.
Встала и Катя.
- Вот оно, Григорьево влияние. Нет чтобы послушать доброе слово, все супротив да супротив,- вздохнула Наталья Петровна.
Поспешно накинув пальто, ребята вышли на улицу. Медленно и молча шагали мимо длинных, потемневших от дождей заборов, за которыми высились осенние, оголенные деревья. Пасмурное небо, все в лохматых дождевых тучах, низко неслось над землей. На ветках, неприютно нахохлившись, сидели унылые галки. Ржавые листья устилали вязкую, набухшую от дождей землю.
- Такая меня на нее злость разбирает - слов нет! - резко заговорил Алеша, подбросив носком ботинка попавшийся на дороге комок засохшей грязи.- Вот кончу училище, стану зарабатывать, обязательно тебя в Москву перетащу. Не будешь ты долго жить с этой богомолкой... Вот жаль, что в Консерваторию только после школы принимают» А может, существует какая-нибудь музыкальная школа с интернатом? А?
- Да нет, Алеша,- грустно отозвалась Катя.- Ты не понимаешь. Пока это все мечты. Ведь пению учиться всерьез можно только с шестнадцати-семнадцати лет, когда голос установится. Андрей Петрович все время об этом твердит. И совсем неизвестно, что еще из моего голоса получится. Не все же рождаются Робертинами Лоретти. И петом...- Катя остановилась, и Алеша увидел, что она покраснела.- Вы все ко мне привыкли, не замечаете... А я той бабы на базаре никогда не забуду... И помнишь еще - мальчишку в Зоопарке?- Катя помолчала.- Ну, который рассказывал разные интересные истории. Хорохорился, старался, а увидел пятно - сразу отвернулся. Ты меня тогда поскорее увел, думал - не заметила, а я ведь все, Алеша, замечаю... Все...
Катя опустила голову и шла, упорно глядя себе под ноги, на комки грязи, на безрадостные, ржавые осенние листья.
- А иногда я думаю...- нерешительно продолжила она и запнулась.- Ты сейчас ужасно рассердишься... Думаю, а жаль, что нет этого самого бога. Тетя Наташа говорит: стоит его очень попросить, и он обязательно поможет... Представляешь, Алеша, какое чудо! Однажды утром встаю, смотрю в зеркало, а пятна нет!
- Фантазерка ты! - сердито махнул рукой Алеша. - Еще мама говорила!
А сам с тревогой подумал: нет, не отпускают сестренку мысли об ее изъяне. А ведь Катя растет, и чем дальше, тем труднее ей будет,- он прекрасно это понимал.
Так за разговором незаметно подошли к дому Варвары Сергеевны.
Но уже у самой двери Катя остановилась в раздумье, нерешительно посмотрела в прикрытые легкими занавесками окна. Ноги не несли ее в дом, где она пережила самые страшные в своей жизни часы после смерти матери, неведомая сила мешала переступить его порог.
- Я, пожалуй, не пойду с тобой, Алеша,- нерешительно и тихо сказала она, не глядя брату в лицо.
Алеша недовольно покосился на сестру:
- Почему?
- Я с тех самых пор так и не бывала у тети Вари... Понимаешь, мне трудно...
Алеша покраснел, глаза его сердито блеснули.
- А ты не думаешь, как больно делаешь тете Варе? А? После той безобразной ссоры... Да ведь Варвара Сергеевна и мама как родные сестры были...
- Ну хорошо, пойдем,- виновато вздохнув, согласилась Катя.
Варвара Сергеевна встретила их с такой живой, неподдельной радостью, что Катя вдруг с необыкновенной ясностью почувствовала: здесь живут родные, дорогие ей люди. И, увидев слезы на глазах Варвары Сергеевны, она долго и старательно пристраивала на вешалке свое пальтишко.
- Проходите, проходите, дорогие!
Варвара Сергеевна захлопотала у буфета. На столе появилась ваза с яблоками и апельсинами, коробка конфет, чайные чашки. А Мишук тем временем, схватив Алешу и Катю за руки, подтащил их к своему маленькому письменному столу, на котором празднично блестел никелированными частями новенький микроскоп.
- Мамин подарок! - похвастался он, оглянувшись на хлопотавшую у стола Варвару Сергеевну.- Вы только посмотрите на эту штуку, друзья! -
Нагнувшись над микроскопом, он покрутил рычажок настройки.
- Вот, Катофея! Погляди, что делается в обыкновенной капле воды. Ну наклонись же пониже! Целый мир!
Катя с любопытством всматривалась в расплывающееся перед глазами радужное пятно. Она казалась живым, пульсирующим телом, эта капелька простой воды. Крошечные тельца стремительно передвигались и сталкивались в ней,- это был действительно целый мир, подчиненный каким-то своим законам.
Тесня друг друга, ребята по очереди приникали к окуляру микроскопа, а Варвара Сергеевна следила за ними помолодевшими, искрящимися глазами.
- Ой, до чего же удивительно! - воскликнула Катя.- Твой микроскоп, Миша, куда сильнее школьного... Там ничего подобного не видно...
- А ты еще посмотри, - не унимался Мишук, меняя под микроскопом предметное стеклышко.- Думаешь, это бревно какое-нибудь? Это мамин волос, да, да! А вот срез с кожи моего пальца! Я никогда не думал, что у меня такая роскошная шкура. Молодчина, мам! Удружила!
Варвара Сергеевна улыбнулась: видно, ей было приятно, что ее подарок так нравился Мишуку.
- Я ведь что подумала, ребята,- сказала она, разливая по чашкам дымящийся чай.- Ну, кибернетика, всякие там радиочудеса, космос и мир галактик, а ведь необходимое знание начинается вот с такой капельки воды... Кстати, кто из вас помнит, кто изобрел микроскоп?
Катя с жадным любопытством смотрела в окуляр микроскопа, а мальчишки неуверенно и озадаченно переглянулись.
- Может быть, Пастер?- не очень твердо предположил Мишук.
- Ах, сколько вам еще надо знать! - со вздохом не то сожаления, не то зависти заметила Варвара Сергеевна.:- Как огромен ожидающий вас мир...
- А все-таки, кто же изобрел микроскоп? - сказала Катя, подходя к книжным полкам и доставая том Большой Советской Энциклопедии на букву «м».- Да тут целая история создания! Левенгук, Галилей и другие...
- А теперь электронный микроскоп изобрели, - подхватил Алеша.- Увеличивает в двести-триста тысяч раз! Невидимое становится видимым!
- А я и тебе, Катюша, припасла небольшой подарочек,- сказала Варвара Сергеевна.- Ну, садитесь к столу. Чай стынет.- Отойдя к этажерке, она достала из-под книг нарядный альбом в тисненном золотом переплете.- Здесь самые известные наши певцы и артисты...
- Ой, тетя Варя! Спасибо! - Катя принялась бережно и в то же время нетерпеливо перелистывать альбомные страницы, с которых на нее смотрели знакомые, любимые лица...
Вечер пролетел незаметно. Посидели у телевизора, посмотрели фильм о Рихарде Зорге и долго говорили о мужестве и бесстрашии замечательного разведчика. Но под конец вечера Алеша стал все чаще поглядывать на часы - пора было собираться.
- А Ты, Катенька, помни, что у тебя всегда есть родной дом, наш с Мишуком дом! Не забывай же к нему дорогу!- сказала Варвара Сергеевна, прощаясь с Катей.
Катя пошла проводить брата на станцию и долго стояла на пустом перроне, с грустью глядя вслед тающим в осенней хмари красным огонькам электрички... Возвращаясь домой, с досадой думала: сейчас опять увидит постное, благочестивое лицо тетки, снова услышит нравоучения и наставления.
На крылечке, жалобно мяукая, под ноги Кате бросился Торпедик. Она подхватила его на руки, сунула за отворот пальто.
- Озяб, Торпеда? Опять она тебя выгнала? Наталья Петровна была не одна. За столом, уставленным всевозможной снедью, сидела та самая игуменья, которая как-то приценивалась к их дому.
- Братец-то уехал уже? - нахмурилась Наталья Петровна.- Даже попрощаться не соизволил?
- Уехал, - кивнула Катя.-Ему завтра в училище рано.
Держа Торпедика на руках, Катя собрала учебники и отправилась на кухню,- не хотелось ни минуты оставаться в обществе старой игуменьи, даже голос ее, низкий, гудящий, как колокол, был противен...
Присев за кухонный стол, Катя плотно закрыла ладонями глаза и снова как бы увидела пустынный перрон, тающие во тьме красные хвостовые огни электрички, увозящей Алешу; потом их сменили крошечные точки, мельтешащие в капле воды под стеклами микроскопа, снова почувствовала она на своих волосах нежное прикосновение руки Варвары Сергеевны.
И таким затхлым показался ей родной дом, такими скучными и постылыми голоса, доносившиеся из столовой. Ну почему, почему именно ей досталась на долю такая беспросветная, такая тягостная жизнь?»
Продолжение читать здесь
Родимое пятно
Trackback(0)
 |
Расставания и встречи
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed