|
После отъезда Дзержинского Берзин с волнением ждал вестей. Морис возвратился в Берн через два дня и сообщил, что гости благополучно пересекли границу.
Теперь в советской колонии ждали других вестей - из Германии и с Балкан. Вести приходили хорошие, ободряющие, и это вызывало радостное оживление. Да и дело с отправкой революционных эмигрантов и пленных солдат в Советскую Россию шло довольно успешно. К осени 1918 года Ян Антонович зарегистрировал тысячного солдата, отправленного на родину.
Приближалась первая годовщина Октябрьской революции. Фриц Платтен и его ближайшие друзья склонили правление социал-демократической партии Швейцарии торжественно отметить это событие, как «имеющее всемирно-историческое значение», выпустить праздничный номер газеты. Особый пункт постановления, принятого социал-демократами, гласил: направить приветствие советскому народу и «неутомимому труженику, вождю русской революции товарищу Ленину», ознаменовать первую годовщину Октября митингами и собраниями в знак солидарности с революционным пролетариатом России Берзин и Платтен сообщили в Москву об этом решении. Исполком Московского губернского Совета сразу же направил швейцарским социалистам приветственное письмо, пригласил делегацию на празднование Октября. В посланий Москвы говорилось: «Наши друзья - швейцарские пролетарии - тем более будут для нас дорогими гостями, что их прекрасная родина давала приют нашим товарищам, вынужденным под гнетом самодержавия жить в изгнании».
Настроение в советской колонии было приподнятое. Валлениус и Лейтейзен поехали в горы, привезли пихтовых и еловых ветвей, украсили большую комнату, где решили собраться на торжественное собрание. Урывками, во время редких пикников, на которые все вместе уезжали из Берна в горы, Аллан продолжал писать стихи, намеревался издать их после возвращения в Москву. В канун праздника закончил книгу стихов, написал посвящение Алисе:
Вдали от Родины, вдали от очага родного,
Живем надеждой мы на мир грядущий,
И не отступим мы от нашей клятвы,
Отдав борьбе и кровь и жизнь!
На моем столе лежит эта небольшая книжечка в бордовой обложке, изданная в Стокгольме в 1919 году. Она была обнаружена лишь летом 1974 года сыном Аллана Валлениуса Свеном. В ней - эпоха, чистый голос революции.
Вдали от родного очага Берзин и его сотрудники поистине не знали ни сна, ни отдыха. Валлениус и Лейтейзен каждую неделю отправляли в Москву обзор европейских газет и журналов, комплекты газет и книги.
Первого ноября Владимир Ильич писал Яну Антоновичу:
«Дорогой Берзин!
Получил много книг от Вас. Большое спасибо...
Лежите и лечитесь строго; жить Вы должны не в Берне, а в горах на солнце, где есть и телефон, и железная дорога, а в Берн посылать секретаря и ездить должны к Вам...
Крепко жму руку. Ваш Ленин».
Это было последнее письмо Владимира Ильича Берзину в Швейцарию. Курьер привез и записку от Дзержинского: Феликс Эдмундович сообщал, что вместе с Аванесовым благополучно добрался до Москвы. Но теперь уже не за горами был отъезд Берзина из Швейцарии.
2 ноября Шкловского вызвали к шефу политического департамента для переговоров. Шеф департаменте извинился, что ему придется «беседовать на неприятную тему», предъявил категорическое требование, чтобы некоторые сотрудники миссии немедленно оставили пределы Швейцарии.
Все это не было неожиданным. Сразу же после решения правления социал-демократической партии Швейцарии отметить первую годовщину Октября «союзники» начали поход против акции солидарности швейцарских трудящихся с Советской Россией.
Бундесрат - парламент - объявил, что в отношении лиц, которые примут участие в революционных выступлениях, будут приняты самые решительные меры. В Цюрих были введены войска. Слух о преследовании советской миссии дошел до других городов, и там вспыхнули демонстрации солидарности.
А на Шваненгассе, 4 жизнь шла своим чередом. По-прежнему почти каждый день в Москву передавались сводки о положении в Западной Европе. В начале ноября Берзин отправил Ленину новую партию книг и газет. Очень хотелось получить весточку от Владимира Ильича, но курьера ждать не приходилось - в Москве и без того было много дел.
7 ноября утром все собрались в кабинете Яна Антоновича. Он пожелал соратникам веры в будущее и воли к победе до конца. Днем пришел Фриц Платтен с ворохом красных гвоздик. Он пожал всем руки и одарил цветами, а большой букет поставил в вазу. Все уселись вокруг стола и долго говорили о том, что волновало всех - о Москве, об оставленных там семьях, о будущем. Потом пришли какие-то неизвестные друзья, тоже принесли гвоздики и кипы газет, в которых были статьи, посвященные Советской России; в них было много теплых слов и братских приветов и пожеланий выстоять и создать новое общество, которое будет примером для всех людей на земле. Конечно, пришел и сапожник Каммерер. Он был в новом костюме с гвоздикой в петлице, просил передать привет «герр Ленин и фрау Крупская» и, уже уходя, не удержался и спросил, кто шьет Ленину ботинки на толстой подошве и вообще нужны ли ему там, в Москве, такие ботинки для прогулок в горы?
К вечеру пошел холодный дождь, погода испортилась, но в здание миссии приходили еще какие-то люди, поздравляли и приносили цветы. А кое-кто, не решаясь войти, оставлял цветы у входа.
Вечером все собрались за семейным столом. Зажгли свечи, и в их мерцающем свете гвоздики пылали, как звезды. Яна Антоновича попросили рассказать о скитаниях по свету. Он отшучивался, но его все же уговорили. Рассказывал он не о себе, а о тех, кого уже не было в живых, кто погиб в казематах Сибири. Потом Аллан Валлениус декламировал свои новые стихи. А Морис Лейтейзен, больше любивший наблюдать и слушать, чем говорить, сказал, что он прочитает рассказ Короленко «Огоньки» - о человеке, который темным осенним вечером плыл по угрюмой сибирской реке и вдруг на повороте, впереди, у темных скалистых гор увидал огонек, то исчезающий, то манящий своей обманчивой близостью. И когда прозвучали последние слова этой маленькой поэме в прозе: «Но все-таки... все-таки впереди - огни!», в
комнате стало совсем тихо и еще долго никто не хотел нарушать тишину. И вдруг в этой тишине Ян Берзин запел старинную песню политических каторжан, идущих на смерть:
На гибель молча едем мы,
Чуть брезжит свет сквозь полог тьмы.
Восток кровавый светел.
Здесь выпьем мы в последний раз
За всех, за всех, кто прежде нас
Смерть встретил...
Умолкли последние звуки песни, и снова наступила тишина. А гвоздики все пылали в мерцающем свете, как огромные звезды...
Утром 8 ноября на Шваненгассе прибыл чиновник. Об этом «Правда» сообщила в следующих словах:
«Тов. Берзин был приглашен к президенту республики, который холодно и сухо передал ему, что Швейцария, к сожалению, должна прервать с нами наши деловые сношения (официально Советская республика не признана Швейцарией, существуют, следовательно, только деловые отношения), и предложил нам всем покинуть Швейцарию».
По всей Швейцарии разнеслась весть о высылке советской миссии из страны. Первым возвысил голос протеста Фриц Платтен. Он произнес в парламенте пламенную речь в защиту Берзина и его сотрудников, в защиту Советской России. Вместе с ним кампанию начали другие интернационалисты. Это был сигнал для всех трудящихся страны. На призыв ответили граждане города Цюриха. В бундесрат - Союзный совет - была направлена депутация социалистов в защиту миссии. Бундесрат не принял предложение Платтена отменить высылку Берзина, и тогда в Цюрихе 9 ноября была объявлена всеобщая забастовка. За Цюрихом последовали другие города, и даже консервативная романская Швейцария не осталась молчаливой: забастовала Женева. В Цюрих были введены шесть пехотных и шесть кавалерийских полков.
В ответ рабочие воздвигали баррикады, начались бои, были убитые и раненые.
Напуганное размахом событий правительство ввело в стране военное положение. 12 ноября представитель политического департамента Петравичини позвонил в половине восьмого утра Шкловскому на квартиру и передал Берзину, чтобы миссия немедленно оставила пределы Швейцарии.
На сборы были даны одни сутки. Дети всех сотрудников были в Берне, а в Лезье за Юрой Покровским пришлось снарядить нарочного.
14 ноября рано утром сотрудники советской миссии выехали из Берна. Берзин, как моряк, ведущий лайнер сквозь бурное море, до последнего момента оставался на капитанском мостике и, покидая здание миссии, дал телеграмму Ленину: нас высылают!
В «Правде» появилось заявление Ленина:
«...Нашего представителя... швейцарское правительство выслало из Швейцарии, и ми знаем, чем это вызвано. Мы знаем, что французские и английские империалисты боятся того, что он посылал нам каждый день телеграммы и рассказы о митингах в Лондоне, где рабочие Англии провозглашали: «Долой британские войска из России!» Он сообщал сведения и о Франции...»
Накануне исчез провокатор. Он еще должен был отработать свои сребреники. Об этом впоследствии рассказала Софья Сигизмундовна Дзержинская, которая вместе с Марией Братман еще несколько месяцев оставалась в Швейцарии:
«С болью в сердце попрощалась я с уезжавшими товарищами. Той же ночью полиция произвела у меня и у Марии Братман обыск, во время которого у меня взяли все дорогие мне письма Феликса...
Вскоре после обыска меня вызвали в полицейское управление на допрос. Меня обвиняли в том, что вечером и ночью накануне высылки миссии я жгла «компрометирующие» бумаги миссии. Это было правдой. Я действительно по поручению своего начальника Шкловского отобрала все секретные документы и сожгла их в печке в комнате, где работала.
Как потом оказалось, один из технических работников миссии, политэмигрант-латыш, был провокатором и после высылки миссии сообщил швейцарским властям разные данные о работниках миссии, оставшихся в Берне. Он знал, видимо, и то, что я уничтожала документы миссии.
К счастью, он не знал, что я жена председателя ВЧК, не знал он и о приезде Феликса в октябре в Берн».
Кортеж из черных лимузинов и грузовиков медленно продвигался на север к германской границе. Вот свидетельство человека, который все это пережил. Я сижу в квартире дома по Астаховскому переулку в Москве, и дочь Берзина, Майя Яновна, рассказывает: «В жизни бывают впечатления, которые почему-то всю жизнь сохраняются в памяти с удивительной отчетливостью и подробностью. Так мне запомнился наш выезд из Берна... Был холодный промозглый день. Нас подняли очень рано, мы вышли во двор. Всех сотрудников миссии, жен и детей разместили на одиннадцати черных легковых машинах, а вещи положили на два грузовика. Я находилась в машине вместе с родителями. Нас повезли к германской границе, тщательно объезжая города. А один небольшой городок не удалось объехать. Помню, что все лавки там были закрыты. Даже мелкие торговцы объявили забастовку в знак протеста против высылки советской миссии. Улица, по которой мы проезжали, заполнилась грохотом - это демонстративно гремели и стучали опускаемыми шторами. Нам приветственно махали руками.
Потом мы свернули на проселочные дороги, чтобы не вызвать протеста в других городах. Нашу колонну сопровождал конный отряд драгун во главе с офицером. Так ми и ехали окольными дорогами.
Сбылись с пути и оказались в каком-то болоте. Машины застряли. Помню, как отец сказал: «Сейчас пойду и устрою скандал офицеру». Он так и сделал. Мы кое-как вылезли из болота и направились к германской границе, куда приехали вечером.
Нас разместили в каком-то доме: мужчин в одной комнате, женщин - в другой. Спать пришлось на соломе. Под окнами всю ночь слышались пьяные голоса: «Завтра этих большевиков поведем на расстрел». Мама всю ночь не спала, подбадривала приунывших женщин».
После трехсуточного ареста сотрудников советской миссии переправили в Германию, здесь они выехали к советской границе, где встретились с советским полпредом Иоффе. Его также выслали из Германии.
На границе всех разместили в одном вагоне, но немецкие власти все не хотели выпустить русских «пленников»... Поезд после долгих проволочек, переговоров, задержек, наконец, отправился в Москву и в конце ноября подошел к перрону Александровского (ныне Белорусского) вокзала столицы. Пробиваясь сквозь толпу мешочников, беспризорников, каких-то подозрительных людей, которыми кишел перрон, к вагону пробрались Михаил Николаевич Покровский, Александра Михайловна Коллонтай. Приехал встречать старых друзей и Марк Андреевич Натансон. Он уже был тяжело болен, опирался на палку, тяжело дышал, но радостно всех приветствовал.
И вот еще одно свидетельство о возвращении миссии. Свидетельство Яна Антоновича Берзина, опубликованное в «Правде»:
«В Москве к приходу поезда на вокзал был послан товарищ, который передал мне, что Владимир Ильич просит меня приехать прямо с вокзала к нему, если только мое здоровье это позволяет.
Он меня встретил чрезвычайно радушно, помню, мы опять с ним расцеловались. Отмечаю это потому, что, по моим наблюдениям, Владимир Ильич не любил подобных изъявлений чувств, и я не видел, чтобы он когда-либо с кем-либо поцеловался. Но в его отношениях ко мне я всегда чувствовал не только товарищеское, но и какое-то отцовское чувство.
В другой комнате шло какое-то заседание, куда должен был пойти и Владимир Ильич, но он просил подождать его, долго не отпускал меня.
Он подробнейшим образом расспрашивал о нашей швейцарской работе, о росте революционного движения в странах союзников и т. д. А когда я как-то в разговоре спросил о его ране, где именно у него застряла пуля, он заявил с какой-то застенчивостью:
- это все пустяки, легко сошло. Рукой только двигать не очень удобно...
И снова вернулся к разговорам о мировой революции».
25 ноября 1918 года открылось заседание Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета.
Ян Антонович выступил с отчетом. Это был первый отчет советского посланца о деятельности за рубежами нашей страны. Он рассказал обо всем, что произошло за шесть коротких месяцев, и передал привет швейцарского пролетариата русским рабочим.
В зале сидели многие большевики, недавно возвратившиеся из эмиграции. В зале сидели рабочие, солдаты из окопов гражданской войны. И крестьяне в домотканых свитках и лаптях, пробравшиеся в столицу через фронт кто в теплушках, а кто на крышах теплушек. И старики из «Народной воли» и Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», помнившие Чернышевского, Салтыкова-Щедрина, помнившие дореформенную Россию, раздувшие первую искру в горниле народного гнева.
Завершился первый год революции. Был ноябрь, месяц, когда пахарь, кормилец рода человеческого, собрав плоды своих тяжких трудов, думает о грядущих всходах.
Журнал «Юность» № 10 октябрь 1976 г.
Миссия Яна Берзина
Trackback(0)
 |
Трудные дни
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed