|
На наш блок иногда заходит крепкий невысокий поляк - второй писарь лазарета. Он приносит учетные карточки вновь поступивших больных и забирает карточки тех, кто выписан или умер. У него светлые глаза и волевой подбородок - лицо сильное» жестковатое, чуть замкнутое, как у большинства старых политзаключенных. Наш блоковой побаивается его, писарь на виду у всех отвечает ему по-немецки «слушаюсь», но, оставаясь с глазу на глаз, называет его по-приятельски Казиком. Время от времени, когда блокового нет в бараке, Казик и писарь, уединившись, о чем-то совещаются. Я в эти минуты должен наблюдать за выходом и тотчас предупредить их, если вернется блоковой или войдет кто-либо из эсэсовцев.
Накануне Нового года писарь просит меня незаметно сменить номер у одного умершего поляка. После вечернего кофе, собирая миски, я задерживаюсь возле койки, на которой лежит накрытый одеялом мертвец.
Рука у него тяжелая, резиново-мягкая и холодная. Я быстро отвинчиваю проволочку его номера, еще быстрее прикрепляю другой номер - крепкий удар пониже спины заставляет меня ткнуться носом в холодное тело.
Я оборачиваюсь, потом поднимаюсь. Блоковой смотрит на меня острыми гневными глазами.
- Что делаешь тут?
- Ищу пустые миски, блокэльтестер. Он кричит:
- Ты идиот или почитаешь меня за идиота?
- Я не понимаю, блокэльтестер. У меня недостает несколько мисок, и я думал...
- Ты думал, что мертвецы прячут миски под одеялом?
- Да, но...
- Заткнись (Maul halten)! - кричит он.- Что у тебя в руке?
У меня ничего нет в руке: подменный номер я успел сунуть под рубашку. Я показываю блоковому пустые руки.
Он дает мне пощечину.
- Где зуб?
- Какой зуб?
Он бьет меня еще раз, скидывает с головы покойника одеяло и задирает указательным пальцем него верхнюю губу.
Я вижу тускловато-желтую коронку на одном из зубов мертвеца.
Блоковой задергивает одеяло и, вероятно, с досады награждает меня новой пощечиной.
- Ты пытался украсть этот зуб.
- Нет, я искал миски.
- Ты смеешь возражать мне, ты, горшок дряни (Du, ScheiBkubel)?!
Правда, возражать ему не следовало - следовало молчать. И я молчу.
- Ты русский бандит, проклятый большевик! - орет блоковой.
Я молчу.
- Грязный чесоточный поросенок!..- Он отвешивает мне очередную пощечину и толкает лакированной туфлей.- Марш в койку!
Плетусь к своей койке. Вероятно, я уволен...
После отбоя, когда из-за перегородки блокового слышится храп, ко мне на минуту присаживается писарь. Я молча отдаю ему номер умершего поляка.
- Ты пострадал из-за меня,- шепотом говорит писарь, - но... как это по-российску?.. Но мы уберегли от этого... от расстрела еще одного нашего хорошего товарища поляка, партизана.
Журнал Юность 08 август 1963 г.
Люди остаются людьми
Trackback(0)
 |
Глава тринадцатая 4
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed