|
Дав короткую передышку на один-единственный день, будто специально для того, чтобы люди смогли обсохнуть и воспрянуть духом, небо снова отгородилось от них плотной завесой туч. Почти всю ночь, не переставая, резал косой дождь. При сильных порывах ветра он всплесками барабанил по натянутой плащ-палатке. Только утром дождь прекратился на короткое время, и, пользуясь этим, все выбрались наружу, чтобы помыться и поразмять кости.
Временами на перевал наталкивалось одиноко блуждающее облако, этакий «Летучий голландец» из нижнего яруса облаков, и тогда все тонуло вокруг в белесоватой мути, словно в курной бане, когда там хорошенько наддадут пару. Облако мягко обволакивало, забывало легкие, и людям становилось трудно дышать.
Кирилл все время думал о Коневе. Где его носит под этим дождем? А может, он и вправду решил податься к немцам? В это не хотелось верить...
Лина закатала рукава выше локтя и широко расстегнула ворот гимнастерки. Азат, так со вчерашнего дня и не снимавший своей шинели, сливал ей в пригоршни воду. Выше запястий у санинструктора были белые, как сметана, руки, которых, наверное, ни разу за все лето не коснулось солнце, и такая же молочно-белая шея. Защитную хлопчатобумажную юбку так распирали мощные бедра, что, казалось, она вот-вот затрещит и разлезется по швам.
Шония и Киселев украдкой наблюдали за Линой, впрочем, делая вид, будто она их не интересует.
Снова пошел дождь, и младший лейтенант направился к блиндажу.
- Как думаешь,- повернулся он к Косте,- меня сразу пошлют на передовую?
- Наверное, отдохнуть дадут, да?
- На кой черт мне их отдых...
- Наши идут! - раздался вдруг торжествующий возглас Кирилла.- Старшина и еще двое.
- Наш Остапчук никогда никуда не опаздывает,- сказал Костя.- По нему, понимаешь, часы проверять можно.
Вместе со старшиной на перевал пришли политрук роты Ушаков и молчаливый пожилой боец Саенко, которого в роте старались использовать на всяких хозяйственных работах. На нем красовалась кубанка с полысевшим каракулем. Поверх нее он натянул серый башлык, длинные концы которого были замотаны вокруг шеи. Саенко вел под уздцы навьюченную лошадь. Все трое тяжело переводили дух и с любопытством поглядывали на неожиданное пополнение. Их тяжелые, набухшие от дождя шинели стояли колом.
Слушая доклад сержанта о событиях последних дней, Ушаков только хмурился и кивал головой.
Мокрая брезентовая фуражка с прямым козырьком не могла скрыть смертельной бледности на его скулах и побелевшем кончике носа. Он хрипло дышал и держался за грудь.
Первым делом Ушаков пригласил в блиндаж Киселева и его спутников, а бойцы заслона так и ринулись к старшине. Больше всякого продовольствия они ждали писем.
- Нема, хлопцы,- развел руками Остапчук.- Оце, мабуть, ще пышуть. Шось наша полева пошта плохо робэ. Ото з Москвы пысьма аж через той... Ташкент шлють,- кисло пошутил он.
- Ну, это далеко - Москва, Сибирь, понимаешь?- возмущался Костя.- А я, дорогой, из Очамчиры письмо жду, да? Тут раз-два пешком дойти можно.
- Оце тобы, Шония, подарунок замисть письма,- запуская руку в карман шинели, объявил старшина.- Перчина! Горлодер. Щоб дома не журились.
- Спасибо, Остапчук, спасибо, дорогой. Живи сто лет! - обрадовался подарку Костя и тут же спросил: - А что с нашим политруком, болен он, что ли?
- Асма у його,- сердито махнул рукой старшина,- грудна жаба! А он у ци, у горы. Не вдержишь...
Когда развьючили лошадь и затащили продукты в блиндаж, политрук уже заканчивал разговор с киселевцами. Судя по всему, его результатами он был доволен.
- Мне б и с вами троими потолковать,- подозвал он Шонию.- За этим и шел.- Он повернулся к Остапчуку.- Прикажите Саенко, пусть побудет за наблюдателя, пока мы тут управимся.
Ушакову хотелось остаться с бойцами заслона наедине, но и под дождь выгонять людей было как-то не с руки. Народу в тесном блиндаже набилось так много, что стало душно и пришлось откинуть плащ-палатку. Свет, проникший через проем, сделал заметной густую сетку мелких морщинок на лице политрука.
Ушаков снял фуражку и пригладил редкие волосы.
- Когда мы шли сюда,- сказал он,- я все думал, с чего бы начать. Мне ведь по должности и по совести коммуниста положено поднимать боевой дух в подразделении. А задача эта сейчас не из легких: положение наше скверное, хуже некуда...
Подумал, может, сказать какие-то общие слова о чести, о славе, об Отечестве. Вспомнить, наконец, о комсомольском долге, о героях-панфиловцах. Такие разговоры бывают нужны и полезны. Но не сейчас...- Он замолчал и полез в карман за табаком.- Сейчас нужно что-то другое, совсем другие слова, я бы сказал, ошеломляющие, как удар электрического тока. В конце концов, всем нам пора встряхнуться, заново осознать себя. И решил: нет ничего ценнее доверия к товарищу, нет ничего лучше правды.
Заметив, что политрук катает в пальцах свернутую «козью ножку», Костя поспешил чиркнуть зажигалкой. Ушаков прикурил и кивнул благодарно, машинально разгоняя рукой дым.
- На Сталинградском фронте немцы практически подошли к Волге,- сказал он.- Судя по всему, там развернутся серьезные сражения.
Позавчера в дивизии был бригадный комиссар, член Военного совета армии...- Ушаков некоторое время колебался, нужно ли быть уж настолько откровенным, принесет ли пользу его обнаженная правда. Потом расстегнул воротник, словно ему не хватало воздуха, и вытер выступившую на лбу испарину.- Еще пятнадцатого августа противник занял Клухорский перевал, неделю назад сбыл наши заслоны и прорвался на Санчаро, тут, рядом, а двадцать первого фашисты подняли свой флаг на вершине Эльбруса...
- Ва-ах! - Костя изо всей силы хватил кулаком по нарам, сдавил лоб растопыренной пятерней, что-то бормоча на родном языке. Было неясно, шепчет ли он заклинания или матерится.- Сами водили, сами дорогу им показали...
Политрук посмотрел на сержанта без осуждения.
Другов чувствовал, как у него от волнения холодеет кожа между лопатками. Федя Силаев сидел с приоткрытым ртом, ловя каждое слово.
- И все же,- хрипловатым голосом продолжал Ушаков,- неудачи я считаю временными. Ведь здесь, на Кавказе, на двоих наших приходилось до сих пор по три немца. Они имели двойной перевес в артиллерии. О танках и самолетах я уж не говорю, их у противника раз в десять, наверное, больше. И все-таки на Марухском перевале мы пока еще держимся. На днях к нам назначен новый командующий. Талантливый боевой генерал. Товарищи знают его по корпусу. А на заставу пришло дополнительное подкрепление, человек двадцать. Всех отправили туда же, на Левую Эки-Дару. С ними старший лейтенант и весь комсостав роты. Там сейчас жарко. Вот такие, стало быть, у нас новости...
- Что же делать теперь? - как-то само собой вырвалось у Кирилла.
Ушаков жадно затянулся несколько раз подряд, бросил окурок в открытую печь и оглядел лица людей, расположившихся на скрипучих нарах, сидевших на корточках, подпиравших притолоку. Они были сосредоточены и серьезны, как полководцы на Военном совете. Он видел: они ощущают свою причастность к великим событиям.
- Сейчас наша главная задача,- сказал политрук, потирая ладонью левую половину груди,- выиграть время, удержать перевалы до первого серьезного снегопада. Зимой тут никто не пройдет. Даже туры, на что уж вечные обитатели поднебесья, и те с наступлением зимы спускаются в долины. Пока мы будем накапливать силы, подтягивать резервы, перегруппировываться для контрудара, в заслоне будут стоять глубочайшие снега и горные лавины, трескучие морозы и такие метели, которые не снились даже альпийским стрелкам. Понятно, из этого не сделаешь военной тайны, и немцы знают все это не хуже нас с вами. Вот почему, я уверен, чем ближе к холодам, тем отчаяннее будут их попытки прорваться на южные склоны, к морю. И если нам в ближайшее время удастся отбыть Санчарские перевалы, фашисты начнут искать другие обходные пути, они полезут во все щели, как тараканы. Вот почему важно держаться, вцепившись в эту землю зубами, и стоять, не сходя с места, как межевой столб.
Политрук резко поднялся и надел фуражку. Сразу же со своих мест повскакивали остальные.
- Однако высоковато вы забрались, - хрипло засмеялся он.- Тяжко, дышать нечем... Продукты мы вам кое-какие подбросили, - добавил политрук после небольшой паузы,- боеприпасов много не обещаем, вы и так живете не по средствам.
А дрова, о которых докладывал Шония, заготовляйте сами по очереди. Мы их в следующий раз перевезем на вьюках. Старшина специально возьмет еще одну лошадь. С лошадьми тут проблема. Те, что пришли с равнин, в горы не идут, а местных не хватает.- И Ушаков вышел под дождь, где Остапчук с помощью Саенко уже приторачивал к седлу пустые вьюки и переметные сумы.
Младший лейтенант шагнул к Шонии:
- Я рад, Константин, что встретился с тобой, со всеми вами. Жаль, на войне трудно водить долгую дружбу. То ранили, то откомандировали куда, то еще что. Ну, будем живы! - И он хлопнул рукой по ладони сержанта.
- Не забывайте военфельдшера Сулимову, - улыбнулась Лина.
- Сулимова,- как бы про себя повторил Костя.- Наверно, не русская, да?
- Почему не русская? - даже с некоторой обидой спросила Лина.- Рязанская я, из Солотчи.
- Фамилия такая. Киселев - русский, Ушаков - русский, Другов - тоже, наверно, русский...
- Ты, конечно, решил, что Ушаков происходит от слова уши,- засмеялся Кирилл.- Фамилия эта, товарищ, сержант, татарского происхождения,- уязвил он приятеля.- Ушак значит малый.
- Да ну?! - поразился Киселев.
- Могу продолжить. Тургенев происходит от слова турген - быстрый, Аксаксв - от аксак - хромом, Кутузов - от кутуз - бешеный... Так что фамилия, как видишь, ни о чем не говорит.
- Откуда, дорогой, ты все это знаешь?- развел руками Костя.- Ну и голова!
- Об этом нам рассказывали на обзорной лекции,- небрежно заметил Кирилл,- еще в начале первого курса...
Все стали выходить из блиндажа.
- Выступаем, товарищ, политрук? - оживился Киселев. Дождь сеял ему в лицо, и он смешно морщил нос.
- Пора, пожалуй.
Азат Бакиров ощупал на животе пустые подсумки, убедился, на месте ли, потом поглубже надвинул пилотку и, вопреки уставу, поднял ворот шинели. Винтовку он держал цепко, не спешил вешать за спину.
Лина потуже затянула ремень на шинели. Несмотря на внушительные формы, талия у нее была выражена отчетливо. Она пританцовывала, потирала руки, то и дело облизывая обветренные губы.
- Спасибо вам, ребята, за хлеб-соль,- помахала она рукой Косте, Кириллу и Феде, которые стояли у входа в блиндаж.- Вам это все зачтется. Азат, простись с ребятами,- подтолкнула Бакирова Лина.
Тот потоптался робко, сделал два шага вперед.
- Мой кзыл аскер, твой кзыл аскер,- дотронулся он до звездочки на своей пилотке.- Каша давал, нара дазал, пинтопка давал, спасибо-рахмат.
На этом, видимо, запас русских слов был исчерпан, и он только кивнул головой, приложив ладонь к сердцу.
- Товарищ, политрук,- обратился к Ушакову Костя,- вы бы нам оставили военфельдшера, да? Нам вот так санинструктор нужен.
Ушаков засмеялся:
- На такое мощное подразделение не положено. Санинструктор один на роту.
- Ну, пришлите хоть маленького, да? Хоть в два раза меньше...
Ушаков отмахнулся от него, с легкой укоризной покачав головой. Костя огорченно поцокал языком.
- А губа не дура,- подмигнул ему на прощание Киселев...
Когда почти весь отряд уже скрылся из глаз, густо заштрихованный строчкой дождя, шедшая
позади Лина остановилась и прощально подняла над головой руку, молодая, рослая и сильная.
- Женщина! - не удержался Шония, глядя ей вслед.
- Куда уж,- покосился на него Кирилл.- Нашел божью коровку...
- Главное, душа, глупый ты человек! - наигранно воскликнул Костя, а подумав, добавил: - И фигура тоже...
Он демонстративно отвернулся и ушел в блиндаж, опустив за собой полог.
Федя жался под скалой, куда не так доставал дождь. Поверх шинели на нем была трофейная камуфлированная плащ-палатка, пожалованная заслону старшиной. Сейчас он был спокоен. Все в его сознании встало на свои места. Федя был уверен, что выдюжит. Он понимал обстановку и знал свою задачу, а что еще нужно бойцу?
Другова не могла не подкупить откровенность политрука. Значит, им верили, на них полагались, и Кирилл пытался проникнуться сознанием собственной значимости. Он упорно убеждал себя в том, что именно здесь, через эту точку, проходит та воображаемая земная ось, вокруг которой все вертится. Ему необходимо было в это поверить!
Еще полчаса назад Кирилл был убежден, что все сомнения идут от лукавого, от излишних мудрствований, что теперь они растают, как туман под лучами солнца. Но дневному светилу уже не хватало сил пробиться сквозь толщу облаков, и дождь все шел и шел, отвратительный, однообразный дождь.
Дурная погода всегда скверно влияла на его настроение. Костя в таких случаях посмеивался, говорил, что плохая погода гораздо лучше хорошей, ибо оставляет надежду. После нее всегда бывает тепло и ясно, а на смену хорошей так или иначе приходят холода и дожди. Но сейчас казалось, что этому не будет конца. Невольно возникало чувство, будто померкли все краски земли. Остался один-единственный серый цвет - цвет безысходности и отчаяния.
Журнал «Юность» № 10 октябрь 1976 г.
Тройной заслон
Trackback(0)
 |
Тройной заслон Часть 8
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed