|
Горы вздрогнули, и почва заколебалась под ногами, как во время землетрясения. Вислый камень, эта немая громада, выплюнул из своего нутра три желтоватых дымных фонтана, смешанных с огнем, словно три ствола крупного калибра дали одновременный залп.
Концентрированная энергия направленного взрыва качнула порфиритовую скалу, какое-то время удерживая ее в состоянии мнимой устойчивости, но удар раскаленных газов уже сделал свое дело - сдвинул глыбу с естественного постамента, и она рухнула, подняв тучу сланцевой пыли.
Расчет Радзиевского оказался точным. Вислый камень, расколовшись на два громадных монолита, упал на первый уступ, прочно закупорив ту единственную ложбинку в материковой породе, по которой сбегала вниз тропа. Человек мог здесь пролезть без особых усилий, зато появилась гарантия, что ни горную пушку, ни тяжелый миномет, ни продовольствие на вьюках противник через седловину не перетащит, даже если ему и удастся разобрать лесной завал в долине реки.
Люди вставали из-за укрытия, слегка оглушенные, отряхивая с себя мучнистую пыль и каменную крошку. В воздухе носился тошнотворный запах жженого тола...
- Блиндаж поставим здесь,- сказал Истру, и собственный голос показался ему неестественно глухим. От взрыва заложило уши. - Вот она, естественная выемка. Ломом и киркой тут не больно поработаешь. А главное - обзор. Надо соорудить амбразуру. Какое перекрытие делаем? - обратился он к Радзиевскому.
- В один накат. От дождя,- ответил сапер.- Артиллерией здесь не пахнет. А насчет амбразуры, так разве что для света, вместо окошка. Не получается вертикальный угол обстрела...
К вечеру блиндаж был почти готов. Стены его и потолок сложили из почерневших пихтовых бревен, а кое-где в ход пошли жерди и даже дранка от разобранного балагана. Перекрытие засыпали землей, предварительно законопатив сухой травой щели, а сверху нагребли побольше щебня. Единственный выход, обращенный к югу, завесили плащ-палаткой. Туда же вывели колено трубы от самодельной «буржуйки». Печки эти клепали полковые оружейники из столитровых железных бочек. А когда притащили из бывшего пастушьего приюта не успевшее сопреть прошлогоднее сено пополам с кукурузной бобылкой и уложили на нары, блиндаж принял прямо-таки жилой и даже по-своему уютный вид.
- Санаторий! Ну, чистый санаторий,- восхищался плодами общего труда ординарец Повод.- И название я придумал - «Подснежник». Ребята ж тут, можно сказать, под вечными снегами...
- Еще бы фрицы не тревожили,- вздохнул Другов, разминая красные, натруженные кисти.- Тогда б санаторию этому цены не было.
- А вы хотели бы и невинность соблюсти и капитал приобрести? - с некоторым раздражением заметил лейтенант Радзиевский.- Такого не бывает.
Даже командир роты посмотрел на сапера с недоумением - настолько от его слов веяло неприкрытой враждебностью. И чего он цепляется к каждому слову?
Истру подошел к обрезку трубы, похожему на миномет.
- Шония, Другов и вы тоже,- кивнул он в сторону Силаева.- Подойдите поближе. Вот этот знаменитый самовар, который вызвал ваше любопытство, есть не что иное, как увеличенная во много раз ракетница.
Истру подбросил на своей изящной ладони увесистый шар из папье-маше, похожий на ядро старинной пушки. Только обертка из газетной бумаги с проступающим сквозь клей порыжевшим шрифтом нарушала сходство.
- А это снаряд,- пояснил он.- Вот торчит фитилек, мышиный хвостик. Он поджигается спичкой или папироской, и вся эта штука спокойно, без паники опускается в трубу, которую, разумеется, надо установить вертикально. Времени достаточно, около пятнадцати секунд. Раздается выстрел - ядро летит в небо. Там, на значительной высоте, оно взрывается и дробится на несколько более мелких частей. Заряди эти, получив дополнительное ускорение, взлетают еще выше. В этот момент они уже воспламенились и имеют вид обычных красных ракет, только, конечно, более ярких. Разлетаются они таким эффектным веером. Я правильно объясняю? - повернулся он к Радзиевскому.
- В принципе,- буркнул лейтенант.
- Я видел это средство сигнализации в действии,- продолжал командир роты,- и должен признаться, зрелище впечатляющее. Основной смысл заключен в том, чтобы в несколько раз увеличить радиус действия сигнала. Это достигается за счет двухмоментности взрыва. Такую вспышку непременно заметят на заставе. Для нас это сигнал тревоги.
- Теперь я понимаю, что значит «заменяет рацию и телефон»,- пряча улыбку в шелковых усах, заметил Шония.
- Что делать,- развел руками Истру,- рации в горах на большом расстоянии ненадежны, да и нет их у нас пока в достаточном количестве. Вот и пошли на одностороннюю связь. Оставляем вам десяток таких снарядов. Берегите, это только на крайний случай.
- Их надо держать в сухом месте,- вмешался, наконец, Радзиевский.- Там артиллерийский порох. Он сырости не любит.
- Простите, товарищ лейтенант, вопрос к вам есть. Разрешите? - спросил Костя.- Вы на гражданке химиком были, да? Или строителем?
Этим вопросом сержант нарушал стихийный заговор молчания вокруг лейтенанта. Невинный вопрос, заданный Костей, занимал многих, но никто пока не отважился вот так прямо спросить его об этом.
- Химиком? - Радзиевский впервые рассмеялся, и только сейчас все заметили, что лицо его испещрено мелкими синими точечками, как от близкого взрыва.- Нет, сержант, инженером я стал поневоле. Я окончил консерваторию в Ленинграде. По классу рояля.
Наступило неловкое молчание. Наконец Истру прокашлялся.
- Вот, собственно, и все,- сказал он, чтобы хоть как-то прервать тягостную паузу.- Нам еще предстоит заминировать два участка, а к наступлению темноты мы должны спуститься хотя бы до линии леса, иначе наши лошаденки переломают себе ноги. Старшина, как там с продснабжением для ребят?
- Усе в порядке, товарищ старший лейтенант. Готово!
- Шония, кто примет у старшины сухой паек? - спросил командир роты.
- Паек? Красноармеец Другов примет.
- Тогда, Силаев, помогите лейтенанту поставить мины,- сказал Истру.- Это не отнимет много времени...
Старшина уже колдовал на разостланном брезенте.
Он стоял на коленях, аккуратно раскладывая какие-то пакеты и мешочки.
- Соби мы ничого не визьмем,- обьяснял он Другову.- Сам чуешь, с харчами не густо. Вот манка, сухари, хлиба дви булки...
- Ясно. Только не хлебом единым жив человек. - Розумию, розумию, товарищ студент. Вот вам яешный порошок, сало на зажарку.
- А чего зажаривать-то?
- Як - чого? Ото тут дыкий лук по горам,- старшина загнул заскорузлый палец.- Черемша зветься. Сержант знае. Грибы...
- Грибы, это точно,- засмеялся Другов.- Грибы я сам видел внизу. Сыроеги вот такие. Червивые, правда.
- Их в солену воду трэба. Воны, оци червяки, ураз вылезут...
Остапчук с особой бережливостью пересчитал пяток банок говяжьей тушенки, придвинул к Кириллу кучку чесночин.
- Бачишь оцей ящик? - спросил он, кивнув на небольшую фанерную коробку.- Цэ макароны, той же хлиб. Можно у суп, можно и по-хлотски, з мясом,- и он шумно сглотнул.- Тушенку берегты трэба. А цз хвасоля, музыкальный продухт.
- О-о, лобыо! - обрадовался подошедший сержант и стал потирать ладони. - Лобио будем варить, да?
- Лобио! - передразнил Остапчук.- Кому шо, а курици - просо. Ты ото лучше скажи, цинки с боезапасом у блиндаж оттягав, чи ни?
- Так точно! Як оце було приказано,- четко отрапортовал сержант.
От неожиданности Остапчук так и застыл с приоткрытым ртом. Меньше всего он рассчитывал услышать из уст Шонии «украиньску мову». Хотел что-то сказать, но только безнадежно махнул рукой:
- Хванэру бережить...
- Это еще зачем? - удивился Кирилл.- Мы этот ящик на растопку пустим.
- Зачем? - рассердился старшина.- Хрукту з Кавказу до дому пошлешь. Мандарыны! Чого рэгочишь? Прыгодытся... Не дай бог, убьють когось, будэ на чем хвамылию напысать. Усе ж таки солдатська душа, не свыня якась. Розумиешь? Усе по-хозяйски трэба...
И оттого, что говорил старшина о смерти таким деловым, таким будничным тоном, слова его принимались к сведению, но никого не страшили, как параграф дисциплинарного устава, ибо касалось это всех вместе и никого в отдельности.
Солнце уже клонилось к закату. В его сиянии оплавлялись острые хребтины гор, и воздух сделался прозрачно-золотым, как некрепко заваренный чай.
Остапчук тем временем извлек откуда-то медную гильзу от сорокапятки и кусок шинельного сукна.
- Оцэ каганець хтось зробыть.
- Спасибо, товарищ старшина,- ответил Другов.- Коптилка у нас имеется. Мы об этом еще внизу позаботились. Заняли у связистов на время, до светлого Дня Победы.
Старшина погрозил ему кулаком и стал с трудом подниматься с колен. Затекли ноги от неудобного положения. Денек выдался не из легких. И потом, что ни говори, пятьдесят лет - не двадцать...
Вернулись с лопатами и кирками Радзиевский, командир роты и Силаев. Они поставили по десятку противопехотных мин на двух участках: слеза внизу, на удобных подступах к скальному порогу, и справа, на самом хребте, метрах в трехстах от блиндажа. Оседланные лошади переминались с ноги на ногу. Они были уже взнузданы и брезгливо жевали кислое железо трензелей. Поклажа на вьючных седлах была теперь невелика - кой-какой инструмент да вещевые мешки выступающих налегке людей.
- Ну что ж, орлы, задача перед вами поставлена,- сказал Истру, придерживая коня за повод. Он окинул прощальным взглядом залитые янтарным сиянием горы. В его бархатных глазах затаилась вековая бессарабская грусть.- Простимся. Вот она, ваша линия охранения. Следите строго, чтобы и мышь не проскочила. Не забывайте: впереди враг, за спиной Родина.
Истру поочередно пожал руки всем остающимся и, не оглядываясь, зашагал к крутому спуску. Закончив одно дело, он уже начинал думать о следующем, мыслями уносясь в завтрашний день. Следом за ним двинулись и остальные. Лошади ступали осторожно, то и дело поджимая круп, приседая на задние ноги и скользя на вытянутых передних. Они всхрапывали и настороженно косили глазами. Из под копыт сыпалась мелкая щебенка.
Прошло совсем немного времени, а маленький караван уже казался далеким и недостижимым. Он уходил отсюда, из сурового царства камня и льда, в уютные, тихие долины, где ощутимо дыхание теплого моря, где неподалеку зреют маслины, гранаты и миндаль, и трехпалые листья инжира в придорожных зарослях щедро присыпаны горячей известняковой пылью.
Красный диск солнца уже коснулся хребта, похожего сейчас на зазубренное лезвие. С севера по ущелью подкрадывался сырой холодный туман. На перевале становилось неуютно. И, может быть, именно поэтому оставшимся казалось, что люди, успевшие спуститься далеко вниз, уносили с собой частицу общего земного тепла, их право на общение с миром, незаконно присвоили нечто такое, что принадлежало им всем и что следовало делить поровну.
- Ладно, - сказал Костя, первым отрывая взгляд от долины, в которой уже сгущались вечерние тени,- в нашем карауле, как положено по уставу, три смены. Каждый наблюдатель стоит по три часа, да? И шесть часов отдыхает. Первый раз эти шесть часов спит, второй - не спит, занимается хозяйственными делами. Понятно? Сектор наблюдения - сто восемьдесят градусов запад, север, восток. - Он задрал гимнастерку и вытащил из переднего кармашка брюк большие старинные часы на цепочке.- Первая смена заступает через час... Наблюдатель - боец Другов. Вторую смену стоит Силаев, третью я сам. Вопросы есть? Нет вопросов. Тогда, Федя, принеси из большой фляги воды, сольешь мне, дорогой. Надо умыться. Всем надо. Котелок не бери, он жирный. Набери воды в мою каску. Только ремешок не мочи...
Шония расстегнул ремень, стянул через голову гимнастерку вместе с исподней рубашкой. Его атлетический торс буйно порос на груди и плечах черной курчавой шерстью. Волосы подбирались под самое горло. Другов не выдержал, потрогал ладонью.
- Ну и пушистый же ты у нас, сержант! - восхищенно произнес он.- Какой бы платок для моей тетки вышел!
- Э-э, дорогой, у нас на Кавказе этим не удивишь. А вот лапы такой, как твоя, здесь не найдешь, это точно. Дефицитная лапа!
- Лапа как лапа, - пожал плечами Кирилл, огорченно разглядывая свои порыжевшие башмаки, похожие на два громадных ржавых утюга.- Мужская, растоптанная...
- Такой лапе цены нет,- не унимался Костя, подставляя ладони под струю воды.- С такой лапой, понимаешь, только саранчу в колхозе топтать...
Вытирая спину и плечи белым вафельным полотенцем, Костя бодро покряхтывал. Потом швырнул скомканным полотенцем в Кирилла и, поднявшись на носки, кинул руки в сторону, как флаг по ветру.
- Хоу-нина, хоу-нина, нанина, нанина,- запел он, яростно и весело сверкнув своими янтарными выпуклыми глазами,- хоу, хоу-нина, нанина...
Даже обычно заторможенный Федя не устоял, расшевелился, стал прихлопывать, отбывая такт.
- Хорошая песня! - похвалил Кирилл.- Не так мотив, как слова. Содержательные, ничего не скажешь.
Когда, умывшись, они откинули полог и зашли в блиндаж, Кирилл пропел:
- Бери ложку, бери бак, а не хочешь - лопай так! - Он достал из-под обмотки новенькую алюминиевую ложку.- Сигнал на ужин скоро будет?
- Ты скажи, Федя,- подтолкнул Силаева плечом сержант,- они что, эти худые, все такие мастера насчет пожрать, да?
Силаев снял пилотку и бережно положил на нары. От рыжеватой щеточки его волос в блиндаже даже как-то светлее стало.
- Ладно, голодающий, режь хлеб по фронтовой норме,- разрешил Костя и занялся коптилкой.
Кирилл, достававший из мешка буханку, неожиданно поднял голову:
- Слушай, сержант, а ты на передовой когда-нибудь был? Немца видел?
- На передовой? Э-э, как тебе сказать...- Он крутнул колесико кустарной зажигалки, искусно сработанной из винтовочного патрона, и в блиндаже замерцало дымное сияние коптилки. Оно отбросило на стены громадные угольные тени.- Меня в полковую школу взяли, понимаешь? Немного не доучился - расформировали нас, бросили под Алагир на пополнение. Только в часть попал, туда-сюда-часть отвели с передовой, передали в другую армию. Резерв фронта называется. Вот, звание присвоили. На передовой был, а немцев только до войны видел.
Водил их тут по горам.
- Зачем водил? - придвинулся к нему Федя.
- Туристы!
- Ну, и какие они? - спросил Кирилл.
- Люди. Все, как у нас. Только арбуз ели не по-нашему. В Сухуми пришли, купили арбуз на базаре. Так они шляпку срезали, а мякоть, клянусь, ложками доставали!
- Любопытно получается,- усмехнулся и покачал головой Кирилл,- у меня почти все, как у тебя. Нас сразу в прожектористы определили.
Красота, все время в Москве. Раз в неделю дома, это как закон. А потом на наше место девчат прислали, ну, а нас кого куда. Я, например, в училище попал в Среднюю Азию. Короче говоря, прибыла наша команда в Ташкент, а в штабе округа выясняется: пока мы добирались, училище это на фронт бросили. Целиком, с потрохами. Курсантскую бригаду сформировали там, что ли. Вот так я и попал сюда, на мандарины...
После ужина, захватив с собой шинель, Кирилл выбрался из блиндажа и стал подыскивать место, откуда удобнее вести наблюдение. Быстро темнело, но еще было видно, как снизу нечесаными седыми космами выползал туман. Обширный ледниковый цирк, образованный отрогами северного склона, уже не вмещал его, и он переливался через края, подступая вплотную к перевалу.
Кирилл передернул плечами и стал надевать шинель. В такую муть, сколько ни таращи глаза, все равно ни черта не увидишь. Осталось слушать. И он честно напрягал слух, но, кроме тихих голосов в блиндаже, так ничего и не услышал. Тишина настораживала. Из головы не шла пачка из-под румынских сигарет, найденная у лесного завала.
Время текло медленно, оно сочилось минута за минутой, как капля за каплей. Ближе к полуночи, когда уже подошло время будить Силаева, туман начал постепенно отступать. Наверху стали просвечивать отдельные звезды. От холода у Кирилла не попадал зуб на зуб. Спать не хотелось. Он присел на подстилке из сухой травы под самой скалой, засунув руки поглубже в рукава шинели и зажав между коленями автомат.
В этот момент из тумана до него явственно донесся тяжелый хриплый вздох и следом за ним протяжный трубный возглас. Он состоял всего из трех-четырех постепенно повышающихся нот и оборвался органным аккордом.
Спотыкаясь, Кирилл бросился к блиндажу. Путаясь в плащ-палатке, которой был завешен вход, он, наконец, ввалился внутрь и, схватившись в темноте за чьи-то ноги, крикнул:
- Вы! Вставайте! Здесь барс ходит.
- Дурак ходит,- послышался недовольный, хрипловатый голос Шонии.- Где ты тут барса видел?
- Не веришь? Ну честно, сам слышал, как рычал.
Совсем близко!
Заскрипели нары. Сержант хоть и злился, что его разбудили, тем не менее решил встать. Поднялся и Силаев. Молча зажег коптилку, стал не спеша обуваться, накручивать обмотки. Костя остался в нижнем белье. Он только натянул сапоги и набросил на плечи шинель. Шея его была повязана красным шерстяным шарфом.
Все трое подошли к скале и остановились, прислушиваясь. Стояла такая тишина, что, казалось, слышно, как пульсирует кровь в собственных жилах.
- Спать на посту не надо,- не выдержал, в конце концов, сержант.- А то, клянусь, не такое приснится.
Костя достал из кармана шинели кисет и стал вертеть цигарку. Однако не успел он еще поднести ее к губам, как из глубины провала снова долетел низкий раскатистый рев.
- Ну что? - зашептал Другов.- Я же говорил - барс.
- Э-э, сам ты барс,- и Костя прикурил, накрывшись полой шинели.- Олень ревет! Дурной, молодой. Такой, понимаешь, как ты. Глаза вылупил... Умный олень только в сентябре реветь начнет.
- А чего реветь-то? - спросил Федя.
- Как чего? Ты охотник или не охотник? Свадьба у него, да? На свадьбе всегда много шума. Он, понимаешь, джигит, ему соперник нужен. Сейчас в ствол ружья задуди - ответит. У нас, когда звери с гор в леса сходят, олени даже на паровозный гудок откликаются.
- Северный олень не ревет,- пояснил Федя.- Похрапит, бывает.
- А этот красиво трубит,- заметил Кирилл.- Как в боевой рог.
Костя сходил за блиндаж, вернулся, плотнее запахиваясь в шинель. Подымил в кулак.
- На пост Силаев заступает,- объявил он.- Другов, ты свободен.
Журнал «Юность» № 10 октябрь 1976 г.
Тройной заслон
Trackback(0)
 |
Тройной заслон Часть 5
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed