|
Читать предыдущую часть
Виной всему были, конечно, взрослые. Особенно Мишкин отец. В доме Мишки и Вали в эту осень чаще, чем у других, звучало слово «Германия», потому что дядя Андрей упоминал его в каждом письме.
Вечерами приходила к тете Наде Наткина мама. С заметной тревогой произносила она жесткое имя: «Гитлер». Ребята уже знали, что Гитлер - фашист, что это он виновник того, что в Германии сейчас полыхают костры, на которых сжигаются книги, что в тюрьмах Германии убивают людей.
Ребята передавали друг другу все, что слышали от взрослых об Антоне Зефкове. В эти осенние дни в Моабитской тюрьме фашисты мучительными пытками старались сломить его мужество. Вале каждую ночь снилась мрачная тюрьма. Но и она знала: верный друг Эрнста Тельмана не поддастся фашистам.
Слышали ребята голос Эрнста Буша. Немецкий певец пел песню, сложенную теми, кого Гитлер бросил в застенки Ганноверского лагеря:
Как уйти от часового?
Как дожить недолгий век?
Пуля в грудь за взгляд, за слово...
А однажды она услышала, как мама кому-то по телефону сказала:
- В Испании пришло к власти профашистское правительство Леруса. Ты понимаешь, чем это пахнет? Он раскидывает свои щупальца.
«Он» - это был Гитлер. Это был фашизм и... война.
Да, да, в мире опять запахло войной. Вечерами читали письма. Дядя Андрей писал с гневным спокойствием:
«Если развяжут войну, то развяжут на свою голову. А ты, Надюшка, знай, если что, я добровольцем пойду».
От отцовских слов в письме вспыхивал румянцем Мишка. Гена смотрел на белые, исписанные мелким почерком листки бумаги влюбленными глазами. Нетерпеливо покусывая губы, жадно ловила каждое слово Натка.
В школе ребята находили на карте Берлин и Мадрид, ползали указкой по карте, искали неизвестные до сих пор провинции Тюрингия, Бавария, с трудом произносили названия испанских горных хребтов: Сьерра-Михас, Сьерра-Альмихара, Сьерра-Невада...
Мишка откуда-то принес тоненькую книжечку и на переменах читал громко:
Мы ехали степью,
Мы мчались в горах
И яблочко-песню
Держали в зубах.
Натка не совсем понимала, что это за «яблочко-песню держали в зубах» и как это держали, но зато ей очень нравились заключительные слова каждого куплета. Она их запомнила сразу и часто твердила про себя наполненные взволнованным беспокойством строки:
Гренада, Гренада, Гренада моя...
Гренада - это была Испания, и тот, кто написал стихи, видно, очень беспокоился за нее, за страну, в которую тоже полз фашизм.
Натка спрашивала бабушку, может ли взаправду начаться война? Бабушка охала, говорила с боязливым замешательством:
- Ох, и не приведи господи войну. Свою давно ли пережили? А теперь в Германии, да и в Испании чегой-то начинается. Радио-то ничего хорошего не говорит, - не скрывая своего затаенного, говорила:
- Сумно на душе. Твои-то родители в пекло сами полезут. Не видать мне с ними покоя, ох, не видать. И что это мир в ладу жить не может?
Да, в ладу мир не жил даже такой маленький, как Наткин. Целую неделю после занятий в школе ребята в Наткином дворе строили за домом штаб: играли в войну с фашистами.
За домом весело визжали пилы. Желтые опилки разлетались в стороны, овсяными зернышками падали на втоптанную, ставшую бурой, как земля, траву. Воробьи, пугливо озираясь, подскакивали к ним, клюнув опилки, удивленно чирикали, взлетая на забор. Ребята смеялись: глупые воробьи.
А еще через неделю девчонки и мальчишки печально стояли перед своим штабом. Тут как будто тоже побывали фашисты. Доски разбросаны вдоль забора, сломаны ящики, заменяющие ребятам табуретки, на утоптанном полу тусклые пятна пролитых чернил, а на том месте, где штаб, шест, на шесте карта. На обратной чистой стороне крупно нарисованный кукиш и подпись: «Съели?» Кукиш ехидный. Так и тычет в глаза большим кривым ногтем. Мишка сорвал с шеста испорченную командирскую карту. Не сказал ни слова. Но и без Мишкиных слов все поняли, чья это работа: Яшка-задира по-прежнему оставался Яшкой-задирой.
И в эти тревожные для ребят дни в их класс пришел новенький.
Ребята молча оглядывали его, изредка перешептываясь между собой. Он, кажется, учился в 6 «Б», и больше о нем никто ничего не знал. И только Гена и Мишка встретили его как старого знакомого, потому что это был Леня Кротов.
Улучив минуту, когда учительница не смотрела в их сторону, Гена шепнул:
- Сразу согласились или поманежили?
- Я сказал, что хочу учиться в одном классе со своими друзьями. Директор пообещал, и вот теперь все решилось... - робко улыбнулся Леня.
- Дома знают?
Леня грустно покачал головой. Ах, не хочется и вспоминать о доме! Мама не терпит ребят со двора и обожает только Лилечку, дочку Аделаиды Августовны. А Нату видеть не может. Это неприятно и обидно Лене, но защитить лучшего друга он не может. Он скрывает свою дружбу с нею, с Геной, с Мишей-цыганенком. Сердце его чувствует: мама не поймет. Но надежда не покидает Леню: когда-нибудь мама узнает их ближе и полюбит, как полюбил Леня. Когда-нибудь... С надеждой легче жить...
- Ты доволен? - зашептал Гена. Он заметил, как изменилось лицо Лени после вопроса о доме, и решил отвлечь его от неприятных мыслей.
Ленино лицо просветлело.
- Конечно, доволен!- сказал он, посматривая то на Гену, то в окно. - Я буду с тобой, с Мишей. - Помолчал и добавил: - С Натой.
Гена быстро взглянул на Леню. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Оба отвели глаза, оба враз стали сосредоточенно списывать в тетрадки пример с доски.
У доски обливался потом Мишка-цыганенок.
- Проветрил же ты за каникулы свою голову, - сказала Ирина Григорьевна и взяла из рук Мишки мел. - Садись. Посмотри, как надо решать. - Она оглядела класс. - К доске пойдет Тихомиров. - Гена встал, взял мел и начал писать решение.
На перемене Гена, не говоря Лене ни слова, вышел в коридор и встал у стены, заложив руки за спину. Вслед за ним вышли из класса Леня и Мишка. Мишка тут же начал трещать о том, что пример пустяковый, он только забыл одну формулу. Леня стоял молча. Молчал и Гена.
К ним подбежали Натка и Валя.
- У нас сегодня первый раз вел литературу Роман Васильевич, - глядя на Леню, восторженно заговорила Натка. - Мне так понравилось все, и особенно учитель. Ты его знаешь, Гена? - повернулась она к нему.
- И не собираюсь, - усмехнулся Гена. - Наш литератор не хуже, а лучше вашего самовара.
- Почему «самовара»? - удивилась Натка.
- Самовар и все. Только дым пускает. - Какой-то бес противоречия вселился в Гену. Он сам завидовал тем, у кого в классе литературу ведет Роман Васильевич, а сейчас говорил обратное.
- Ты не прав, Гена, - вмешался в разговор Леня. - Я учился у Романа Васильевича и, когда - Словам мудреным учить он мастер. Вижу по тебе, - отрезал Гена.
- Не вижу ничего мудреного в слове «литературовед» и; не верю, что тебе оно незнакомо. - Леня сказал это как всегда тихо, только глаза его засинели.
Натка непонимающе переводила взгляд с одного на другого.
- А ты вполне мог не переходить в наш класс, чтобы не расставаться с твоим «литературоведом», - отрезал Гена.
Леня вспыхнул, молча смотрел, как тот уходит.
- Чего это вы не поделили? - спросил Мишка и, как показалось Лене, осуждающе поглядел на него.
Зазвенел звонок. Натка побежала к своему классу. Затопал к раскрытым дверям и Мишка-цыганенок. А Леня стоял. По коридору прошел директор.
- Ты почему не в классе, Кротов? - спросил он, не останавливаясь. - Звонка не слышал?
Леня медленно вошел в класс. Взглянул на Гену. Тот отвернулся к окну и чуть отодвинулся, когда Леня садился за парту.
Нет, мир определенно дал трещину.
Ее ощущал даже Мишка, неутомимо веселый фантазер и искатель. Его раздражал то Леня, то Гена, раздражала сестрёнка Валя, по-прежнему надоедавшая всякими расспросами. Раздражала Натка. Мишка упорно думал, что это происходит оттого, что все переменилось в мире. И дома не так, как прежде: напряженно взволнован его дом, и у матери глаза незнакомо большие, точно силится она разглядеть что-то надвигающееся еще не очень ясное, но неотвратимо тяжелое.
Продолжение читать здесь
Взволнованный мир
Trackback(0)
 |
Взволнованный мир
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed