|
5.
Скачков проснулся от ощущения, что кто-то стоит рядом, совсем близко-близко, и смотрит на него.
Однажды еще в родных местах, на охоте, он, ночуя под стогом, испытал утром нечто подобное. Чувства страха не было. Только пронзительное любопытство - на самом деле кто-то есть или только кажется? Там, под стогом, он медленно приоткрыл глаз, потом другой. В нескольких метрах стоял огромный лось с широченными лопатами рогов на восемнадцать отростков. Зверь смотрел на лежащего человека, мягко двигал губами, как бы мучительно соображая: что делает под стогом это двуногое существо? Те несколько мгновений, которые они рассматривали друг друга, запомнились Валерию на всю жизнь. Затем лось недоуменно покачал рогами и совсем по-волшебному растаял в предрассветном тумане.
И сейчас, в новой для него обстановке больничной палаты, Валерий так же осторожно приоткрыл сначала один глаз, потом другой. Увидел совсем рядом, над собой, лицо парнишки, почти подростка, кровать которого стояла в самом углу.
- Что-нибудь хочешь сказать? - грубовато, одними губами, спросил Скачков. Лицо над ним исказилось невольным испугом - до парня еще не дошло, что новенький уже не спит.
- Ничего... Просто так...- пробормотал он и собрался отойти, но Скачков спросил настойчивее:
- Или случилось что?
Парень замер в растерянности, но все же решился:
- А вы тот самый Скачков?
Валерий вздрогнул. Сел на кровати. Неожиданный вопрос наполнил его удивительным волнением, будто наконец исправилась огромная ошибка и он попал не в холодную, чужую больничную палату, едва освещенную тусклым «ночником», а в родной дом.
- Что ты вкладываешь в понятие «тот самый»? - проговорил он, и впрямь не веря: откуда этот парень может его знать? Да еще в таком мало подходящем для олимпийского чемпиона месте, как больница?
- Ну, Валерий Скачков, знаменитый биатлонист...
- Похоже, он...
Валерий с нескрываемой симпатией рассматривал соседа по палате. Худой до такой степени, что шея торчала из пижамы, как палка. Чистое лицо с голубыми глазами. С затаенной радостью парнишка произнес:
- Я и сам вижу, что тот... Спросил больше для знакомства.- От признания смутился.- Чтобы...
Валерию ужасно захотелось прийти ему на помощь.
- Тебя-то как зовут?
- Коленька,- невесть почему именно так представился он.
Скачков засмеялся. Коленька улыбнулся в ответ. И это веселое взаимопонимание в охваченной сном палате показалось Валерию уже естественным и приятным, как то состояние, когда дела в команде идут недурно, а до ответственных стартов еще далеко. И сам ты, и товарищи твои знают, что еще долго жить и трудиться вместе, пока неудача не выставит кого-то за борт.
Скачков подвинулся на постели, освобождая Коленьке место рядом. Так они и сидели, аба в трусах и пижамных куртках, и смотрели друг на друга.
- Коленькой меня Клаша Степановна, няня, зовет... Ну и все подхватили. Так приучили, что и сам...- Он опять засмущался.
«Как девица!» - подумал Скачков и спросил:
- А ты откуда про Скачкова знаешь?
- Даете! - парень даже дернулся.- Я же сам биатлоном занимаюсь...- Он как бы споткнулся на бегу и поправился: - Занимался. У себя, в Красноярске. 8аш портрет у меня в комнате. Да и здесь есть.
Он ловко скользнул к себе в угол, начал лихорадочно шарить в тумбочке, перебирая книги, двигая кульки с яблоками... Одно из них упало, глухо стукнув, и покатилось к двери. Но Коленька не обратил внимания. Он заспешил к Скачкову, держа в обеих руках, словно нечто драгоценное, лист бумаги - цветной портрет Скачкова, аккуратно вырезанный из спортивного журнала за прошлый год.
Коленька сидел рядом, чрезвычайно довольный собой, и млел от гордости. Столько открытой приязни, чисто детского преклонения было написано на его лице.
Скачков только буркнул:
- Точно.
Он хотел было спросить Коленьку о его успехах, но с кровати у окна поднялся курчавый мужичок в полосатой линялой майке. Отработанным движением фокусника подхватил многочисленные туалетные принадлежности с тумбочки и заскользил к выходу.
- Привет! - будто они дружили не меньше четверти века, бросил он Скачкову и исчез за стеклянной дверью.
Скачков вдруг окончательно осознал, что все происходящее с ним - не просто дурной сон, что он и впрямь в настоящей больничной палате, и что он больной. И вместе с нарождающимся утром начинается один из самых непривычных дней его жизни. И надо что-то делать... Но что?!
Там...
Валерий запнулся, затих, пытаясь как можно точнее сформулировать хотя бы для себя это понятие «там». Ничего менее громкого, чем «там, в другой жизни», на ум не шло. «Там» было все просто. Проснулся, и начиналось: кросс, зарядка, душ, тренировка... А что делать здесь, как жить?
Скачков обвел взглядом палату: Полосатик давно ушел; Коленька сидел на кровати, глядя в стену; остальные спали - кули одеяльные на кроватях...
В спертом воздухе как бы вновь прозвучал голос Полосатика: «Привет!» Ну, конечно, привет! Сюда временно собрались люди со своими болезнями, привычками, но каждый должен оставаться самим собой. И значит, жить надо, как обычно...
Облачившись в тренировочный костюм, он вышел в коридор, еще не представляя, куда направиться.
«Не худо бы пробежаться».
Коридор широкий, гулкий. Необъятность коридорного простора подчеркивали и цвет стен, ослепительно белый, и многорамные окна, и свет, лившийся сквозь них и тишина...
Похоже, он и Полосатик встали первыми.
Валерий невольно пошел осторожнее, чтобы не слышать звука собственных шагов.
Так бывает только в лесу на утренней тренировке. Когда выскочишь пораньше. Лишь снежный мир, тихий, покойный, от каждого движения лопается по швам. И тоже хочется идти тише, тише... Но время... Темповый график по отрезкам трассы неумолим. Приходит усталость.
Забывается окружающая тишина. И тогда в этих «жвых-жвых» под лыжами слышится уже что-то механическое, от машины... В лес бы сейчас!
Скачков подошел к окну. Оно смотрело в противоположную глухую кирпичную стену с вычурной старинной кладкой. За стеклом обрывался куда-то вниз, в неизвестность, бездонный колодец двора, из которого под самые рамы вздымались метлы голых черных сучьев. Даже через двойные стекла окон тянуло утренней морозностью. Дыхание снега не ощущалось, хотя там, внизу, угадывался белый покров... Такой же белый, как эти стены.
Больше руководствуясь охотничьим нюхом, Скачков двинулся вниз.
Дом просыпался. Все чаще стали попадаться навстречу люди в белых халатах: в меру заспанные, в меру озабоченные. Появлялись и исчезали за несчетными дверьми.
Скачков самодовольно крякнул, когда, толкнув тяжелую дверь, вывалился, судя по всему, именно в тот дворик, который угадывался за окном. Ощущение колодца еще больше усилилось при взгляде снизу вверх, на уходящие в серое небо рыжие стены.
Снежок во дворе был притоптан, словно ипподромная дорожка. Снег лежал удивительно свежий для города, без обычного грязного налета, лежал таким, каким бывает в лесу...
Скачков набрал полные легкие морозного воздуха и замер с открытым ртом. Из длинного одноэтажного здания, возле которого неприятно пахло вышел человек в белом халате, накинутом на пальто. Он тащил за собой по снегу большой пластиковый мешок. Сквозь запотевшие его стенки Скачков различил тело небольшой, рыжей, с белыми подпалинами собаки. Мешок оставлял на мягком снегу глубокую борозду, а на утоптанном - тонкую, рваную, едва приметную дорожку из красных точек - видно, мешок подтекал.
«Это лаборатория... А собака подопытная... Одна из тех, которым старик Павлов воздвиг памятник как мученикам науки. Ну, после смерти можно было бы с мучениками и повежливее...»
Но больше всего поразила Скачкова - и в этом он никак не хотел себе признаться - эта обыденность встречи со смертью, эта поражающая небрежность отношения человека в белом к тому, что еще совсем недавно было живым существом, а теперь вот так волочилось, будто куль старой ветоши...
Горький осадок от случайной встречи растворялся медленно, с каждым новым кругом, который он пробегал по дорожке. Скачков обнаружил за углом длинного здания точно такой же двор с хилым садиком.
«По этим дорожкам вряд ли кто бегал... Попавшим сюда уже не до того... Впрочем, я здесь человек случайный и нетипичный».
После основательной пробежки Валерий начал свое «качание» - по сто повторений каждого упражнения и в таком темпе, что едва хватало дыхания. Увлекшись, он не заметил высокого грузного мужчину в мешковатом пальто, появившегося рядом. Замерев на минуту, Валерий увидел перед собой его расширенные от удивления глаза.
- И что же вы, миленький, с таким здоровьем в этой клинике делаете? - прогудел он.
В голосе его Скачкову не почудилась доброжелательность. И потому Валерий как можно резче ответил:
- Сам удивляюсь...
Покряхтев пару раз в такт скачковским движениям, незнакомец ушел. А Валерий принялся еще злее отжиматься от холодной, припорошенной снегом скамьи.
Когда он вернулся, обитатели палаты, кроме Полосатика и Коленьки еще не очнулись ото сна, хотя свет горел на полную мощность.
- Живой? - спросил Полосатик.- Видел зарядку. К такой вместо электрического стула приговаривают.- Несмотря на смысл фразы, в голосе
Полосатика было столько душевности, что Скачков невольно вспомнил встречу внизу.
Он пожал плечами и улыбнулся:
- Привычка. Уже много лет так день начинаю,
- Вижу, что не впервой. Ну, будем знакомы. Меня зовут Миша. Четвертый раз в этой клинике лежу. Еще пару раз сюда попаду и уже сам больных принимать смогу. С не меньшим, чем профессора, успехом.
Он хотел еще что-то сказать, но дверь в палату с шумом распахнулась, и в комнату вплыла крохотная кукла в белом халате, с круглым лицом, словно специально покрытым густой вычурной сеткой морщин.
- Будет спать, голуби мои! Будет! Баночки ждут. За дело, голуби мои!
Со всех кроватей разом, как по команде старшины, послышалось дружное:
- Доброе утро, Клаша Степановна!
- И ты, голубь мой, хоть и новенький, к баночкам. Я тебе тоже именные приготовила.
Она заскользила по палате, то сдергивая плохо заправленное одеяло, то поднимая с пола упавшее полотенце, то сгребая с тумбочек именно те бумажки которые следовало выкинуть.
От Клаши Степановны исходило какое-то необычное, так редко встречавшееся, а скорее, полузабытое Скачковым свечение доброты и участия.
- Степановна, а каша на завтрак небось опять подгорела? - проговорил волосатый верзила с туповатым лицом, на котором, несмотря на общую леность, все время метались маленькие круглые глазки.
- Не переживай, голубь мой, для тебя специально варят.
- А мне что, все анализы повторять? - спросил лежавший рядом с верзилой мужчина неопределенных лет.- Выписываться ведь должен...
- Тебе, никак, жалко своего нутряного? Или работа тяжелая - баночку наполнить? А там, гляди, еще один анализ подтвердит, что здоров, голубь мой.
«Если послушать Клашу Степановну, то не палата, а голубятня!» - подумал Скачков.
Он спустился в столовую больше из любопытства, поскольку не испытывал никакого желания есть. Еда в «коммуналках», как называл Скачков все - от рабочей столовой до ресторана - была ему привычна. С малых лет, бродя по земле, привык относиться к пище сначала как к обычной необходимости, потом как к составной части подготовки к следующему выступлению на лыжной трассе.
Больничная столовая встретила его перестуком посуды, сдержанным гомоном людей, обрадованных возможностью прервать свое белопостельное одиночество.
Он прошел сквозь строй любопытствующих глаз - новичок в этом зале будто на ладони - и словно споткнулся. Сначала не понял причины.
Казалось, что-то оборвалось внутри. И только в следующее мгновение, машинально отыскивая глазами свободное место за пластмассовым столом, понял причину удара. Это был запах. Сладковато-кислый запах его любимых мощных патронов «сако». Так пах и затвор, и шомпол, когда он чистил оружие. На огневом рубеже этот запах гонял легкий ветерок. В гомоне зала он даже будто услышал клацанье винтовочного затвора. Валерий невольно зажмурил глаза и тихо простонал. Но взял себя в руки, подойдя к свободному столу, сел, будто упал. Из огромного бездонного зева раздаточного окна тянуло жареным салом... Нет, все-таки запахом перегоревшего пороха... Он замер, уставившись на белое поле стены. Показалось, что по нему тянется не трещина, а теряющаяся в глубоких снегах одинокая лыжня.
- Чаек сам нальешь! - услышал он над ухом. Рядом стояла толстая, как квочка, розовощекая женщина неопределенного возраста, с лохматыми, будто наклеенными бровями. - Первый раз пришел? - Она спрашивала, а руки раскидывали из глубокою подноса тарелки, куски хлеба и белые обломочки сливочного масла.- Сел верно... Вчера как раз одного выписали
Валерий жевал овсянку машинально, а сам то и дело тянул носом этот запах со стороны кухни, который большинству - да что там большинству, всем повально - в этом зале был лишь запахом подгоревшего сала.
Когда Скачков вернулся в палату, его встретил укоризненный взгляд Клеши Степановны и причитания:
- Что же ты, голубь мой, подводишь? Баночки-то пустые остались...
Тут только Скачков вспомнил, что говорила она утром о баночках для анализов,
- А сейчас нельзя? - извиняющимся тоном спросил Скачков
- Ты, никак, впервой лечишься, голубь мой? Разве можно после еды! Натощак анализы... Ох, и попадет мне за тебя, непослушный... - Она еще что-то запричитала и ушла, оставив Скачкова весьма огорченным - не столько тем, что пропустил анализы, а тем, что доставил неприятность Клаше Степановне.
- Ничего. Успеете еще не один литр налить! - раздалось с соседней кровати, и Скачков только теперь увидел лицо своего соседа справа. Это был полный мужчина, чрезмерно полный для своего почти мальчишеского лица, на котором темнели тяжелые мешки под глазами.- Она всегда так ворчит. А врачам все равно - сегодня вы сделаете анализы или завтра,
Полосатик подал голос с другого конца палаты:
- Этих анализов у вас будет предостаточно. И до завтрака, и после завтрака, и вместо завтрака... - Он хмыкнул.
Палата дружно засмеялась. И под этот смех в дверях появился щупленький юноша в белом халате и кокетливой шапочке.
- Выписывать вас всех надо, раз смеетесь - сказал он совершенно равнодушным тоном, и оттого слова его прозвучали подобно брани.
Смех смолк.
«Проведать кого-нибудь пришел сыночек,- подумал Скачков.- Интересно - кого?» Сосед шепнул:
- Это наш лечащий врач. Крупно нам повезло... На койках захихикали, а Скачков с любопытством рассматривал Сыночка, который подсаживался к очередной кровати, вкрадчивым голосом задавал несколько вопросов, что-то помечал в больших листах, которые принес с собой.
Чем дольше следил за Сыночком Валерий, тем больше иронии ощущал он в словах «нам крупно повезло», сказанных соседом. Сыночек слушал каждого, будто щенок, наклонив голову, и так явственно и старательно делал умный вид, что Скачков не выдержал: его громкий смех прозвучал в благоговейной тишине обхода почти кощунственно.
Сыночек подсел к нему на кровать и спросил:
- Вы у нас новенький?
Скачков вместо того, чтобы ответить просто на этот ничего не значащий вопрос, не сдержался: - Похоже, и впрямь мы с вами не встречались... Сыночек сделал вид, что не расслышал ответа.
Скачков готов был поклясться, что все, о чем спрашивал Сыночек, того совершенно не интересовало.
- Ну, вы у нас совсем здоровы,- в конце осмотра произнес Сыночек.
И Скачков с наигранной наивностью спросил:
- Следовательно, могу сегодня выписываться? Сыночек смутился.
- Не так быстро...- Он хотел еще сказать что-то глубокомысленное, но, заглянув в глаза Скачкова, полные насмешки, осекся и поспешил к выходу.
Полосатик выскочил в коридор, но сразу же вернулся и громко объявил:
- Наша палата последняя на обходе... Хоть бы раз наш многоуважаемый Марат Викторович пришел вовремя. Что он по утрам дома делает? Наверное, в куклы играет...
Все дружно, незлобиво, как отметил Скачков, засмеялись.
Волосатый блондин, молчаливо продолжавшим смотреть в потолок, словно читал какую-то никому не видимую книгу, вдруг зло изрек:
- Сопляк он...
«Ничего себе обстановочка! - подумал Скачков.- Самое время и место душевно отдохнуть перед Америкой. Правда, на таких харчах потом долго не побежишь, но бог и Галицкий милостивы: коль не совсем меня списали харчем наделят».
Журнал «Юность» № 10 октябрь 1986 г.
Высшая степень риска
Trackback(0)
 |
Высшая степень риска, часть 5
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed