|
Читать предыдущую часть
Февраль
Мне все чаще снится фронт. В коротких, обрывочных снах я вижу то Павлычева, то Худякова, то командира батареи Горохова. Мы снова куда-то шагаем по ночным дорогам, вокруг нас, как и прежде, огненное кольцо, но теперь, во сне, оно больше не пугает меня. Я опытный. Я очень опытный и даже старый, и мне приятно, что, например, сейчас капитан Пиунов советуется со мной... Эсэсовцы нас не уничтожат, говорю я ему. Мы готовимся к вооруженному восстанию. Я, конечно, не знаю всего - мне как младшему командиру это не положено,- но одно я знаю точно: мы будем драться...
Я просыпаюсь от гулкого басового стука пулемета. Я открываю глаза - темь. Электрический свет над забором погашен. Абсолютная темь, и в ней длинно, гулко бьет пулемет - настоящий пулемет. Это уже не сон.
Строчит пулемет.
Быстро одеваюсь, не слезая с койки, Толкаю Савостина - он тоже одевается, И Виктор одевается. И Быковский, член нашей подпольной группы, одевается. Поднимаем наших ребят, они тоже одеваются - лежа... Может быть, началось?
Грохочут пулеметные очереди. В перерывах слышны винтовочные хлопки. Темноту за окном вдруг прорезает ослепительно голубой поток света - это прожектор... Мы готовы. Иван Михеевич должен прислать к нам связного. С приказом. Я жду человека от Ивана Михеевича.
Сильно колотится сердце.
Грохот пулемета смолкает, и внезапно до нашего слуха доносится шум падающей воды. Какой-то странный, очень волнующий шум. Мне кажется, я слышу переговоры сотен голосов - это, конечно, лишь кажется. Шумит падающая вода, очень странно шумит, она очень волнует...
Почему никого нет от Ивана Михеевича? Что происходит?
Опять вспыхивает стрельба. Отчетливо, властно грохочет пулемет. Обрывается очередь, и шумит, переговариваясь сотнями невнятных голосов, вода - правее от нас, от пятнадцатого блока. Что происходит?
Что же все-таки происходит? Может, Иван Михеевич о нас забыл? Может, надо действовать самостоятельно? Но внутри лагеря все как будто спокойно?..
Затихает стрельба, исчезает шум падающей воды, вокруг барака раздаются громкие голоса эсэсовцев. Постукивают одиночные револьверные выстрелы. За окном в голубом прожекторном тумане трещат мотоциклы, пробегают в касках, с винтовками охранники - направо, вдоль колючего забора, мимо наших окон.
Что там случилось? Что было? Мы, одетые, лежим на койках - очень взволнованные, встревоженные, готовые ко всему... Но голоса эсэсовцев постепенно утихают, одиночные выстрелы все реже. Над колючкой зажигаются электрические лампочки.
Мы не раздеваемся до утра. Натягиваем на себя одеяла и спим, как зайцы: сторожко, почти не закрывая глаз...
Встает новый, солнечный морозный день - 3 февраля 1945 года.
В лагере необычно тихо: сегодня рабочие команды остаются на блоках.
Выводят лишь нашу команду - в мастерские как раз поступил материал. Подходя строем к воротам, мы видим груду замерзших тел в полосатой одежде. Куртки и брюки разорваны, на босых, окоченевших ногах - черные раны. У ворот останавливаемся, пропускаем встречный грузовик, на нем тоже закоченевшие, растерзанные тела...
Все ясно: это был массовый побег, героическая попытка освободиться или умереть. Мы обнажаем, как всегда, по команде капо головы, мы обнажаем головы и проходим в ворота мимо убитых с особым чувством: вечная память вам, ребята, вы были настоящими солдатами и настоящими людьми...
Наши конвоиры заметно растеряны, капо смущен. Над Дунайской долиной тянутся светлые вертикальные дымы - топятся печи, искрится плотней снег. Светит студеное солнце, жмет мороз, а кто-то из бежавших, может быть, бредет сейчас по лесу к чехословацкой границе...
Пощади их, мороз, скройся, солнце! Пусть небо затянут хмурые облака и будет оттепель, пусть их, наших товарищей, побыстрее встретят партизаны, пусть их спрячут, обогреют честные австрийцы...
Гражданские мастера тоже смущены. Обермастер вполголоса говорит мне, что было специальное сообщение Венского радио: из лагеря Маутхаузен сбежало несколько сот опасных преступников, власти призывают местное население помочь выловить их.
Значит, не все пойманы, думаю я. Очень хорошо. Значит, можно штурмовать и проволоку под током и сторожевые башни - это возможно.
Очень хорошо. Опыт бежавших пригодится нам. Мы тоже будем штурмовать, теперь мы знаем наверняка, что это возможно. Теперь мы увереннее будем штурмовать, дайте только срок!..
Вечером я узнаю у Валерия подробности. Оказывается, бежали с двадцатого блока, с «хунгерблока», обнесенного каменной стеной. Люди разных национальностей, но большинство - советские военнопленные летчики. Они были обречены на голодную смерть.
Случай трагический, но настроение повышается. Мы понимаем: мы тоже так сможем. И еще похлестче, еще организованнее, дайте срок...
Морозы сменяются кратковременной оттепелью. Потом валит снег, потом вьюжит, и снова ударяет стужа.
Обстановка в концлагере накалена. Эсэсовцы, вероятно, боятся, как бы мы не последовали примеру двадцатого блока. Отныне внутри лагеря постоянно, кроме блокфюреров, дежурят «пожарники» - уголовники и политзаключенные-ренегаты, облаченные в голубую униформу.
Команду «пожарников» возглавляет бывший писарь восемнадцатого блока Проске. Я не раз вижу его на крыльце шестого блока - он теперь «брандмайор», он окончательно продался эсэсовцам...
Мороз щиплет уши, спирает дыхание, мы снимаем шапки и, хлопая колодками, входим в лагерь. Мы возвращаемся из мастерских, с вечерней смены. Справа от ворот, между баней и лагерной стеной, толпятся цуганги - вновь прибывшие заключенные. Они в нижнем белье, босые, поеживаются, поджимают то одну, то другую ногу. Тут же, у ворот, стоят «пожарники». Я вижу брезентовый шланг, протянутый снизу по лестнице из бани. Я вижу жирную, бочкообразную фигуру Проске. Что они, звери, опять задумали?..
Мы следуем строем к одиннадцатому блоку - часть людей заходит в барак, затем, повернув налево, мы движемся к пятнадцатому блоку.
Неужели готовится еще одно массовое убийство?..
Наступает утро. Я иду для очередного доклада к Ивану Михеевичу. Я еще никогда не видел таким Ивана Михеевича - сгорбленный, осунувшийся, но с гневно прищуренными и какими-то разящими глазами.
- Генерала Карбышева убили,- говорит он резко и не остерегаясь.- В лед превратили человека, в ледяную глыбу генерала Дмитрия Михайловича Карбышева, понятно вам или нет?..
Он чуть не плачет.
В то же утро становится известно, что эсэсовцы и «пожарники» этой ночью убили за баней около четырехсот заключенных, эвакуированных вместе с военнопленные генералом Карбышевым из концентрационного лагеря Заксенхаузен.
Журнал Юность 08 август 1963 г.
Продолжение читать здесь
Люди остаются людьми
Trackback(0)
 |
Глава семнадцатая 4
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed