|
Читать предыдущую часть
Уже неделя, как Катя училась в новой школе. Елена: Михайловна посадила ее рядом с Маришей, той самой девочкой, дочерью гардеробщицы, которую обидел Костиков. Кате нравилась ее новая подруга. Мариша была тихая и застенчивая и очень самолюбивая, ее и правда обидеть было легко. Катя подумала, что самолюбие ее от того, что они с тетей Нюшей жили бедно.
Катя боялась, что с самого начала пойдут у нее неприятности с математикой, но, когда учительница в первый раз вызвала ее к доске, она быстро справилась с задачей. Она оказалась той же самой, что Полина Федоровна давала на последней контрольной и которую Катя тогда не решила из-за Тоси. Математичка гоняла Катю за всю первую четверть, но Катя ответила всё, и учительница сказала, что у нее хорошая подготовка. И поставила пятерку. «Это я Мишуку обязана!» - подумала Катя, радуясь неожиданному успеху.
А на перемене после урока Мариша попросила Катю еще раз объяснить ей задачу.
И опять Катя очень удивилась и втайне обрадовалась.
Всегда считалось, что она самая слабая по арифметике в шестом «В», и вдруг ее просят помочь. Чудеса! Она очень старалась объяснить Марише все как можно понятнее и вдруг почувствовала - объяснять, оказывается, интересно и даже приятно... «Вот бы Мишук на меня подивился»,- думала Катя, склоняясь над исписанным цифрами листком...
Катя возвращалась домой в Приподнятом настроении. Пятерка, пятерка по арифметике! Пробегая по улочкам Залесска, она чувствовала себя почти счастливой. Во дворе ее приветствовал радостным лаем Буян. За эту неделю Катя с ним подружилась и сейчас, бросив ему на ходу конфетку, торопливо взбежала на крыльцо и громко забарабанила в дверь.
Открыла Наталья Петровна, недоумевающе глянула в раскрасневшееся, сияющее лицо племянницы.
- Что, что случилось? - спросила она с некоторым беспокойством.
- Пятерка, теть Наташа, пятерка! - выпалила Катя и от избытка чувств чмокнула в щеку тетку.
- Пятерка? - пожала плечами Наталья Петровна.- Это из-за пятерки-то шум? Да не все ли равно, девочка,- пятерка либо четверка, а хотя бы и тройка даже... Суета сует все это... Пятерка! А я-то думала, случилось что важное!
- Так по арифметике, теть Наташа, как вы не понимаете, по арифметике!..
- Ах, по арифметике... Ну, считать-то завсегда надо уметь. Деньги счет любят... Ну, тогда понятно.
- Ах, теть Наташа, теть Наташа...- досадливо и с обидой протянула Катя.- Ничего-то вы не понимаете,- и, махнув рукой, прошла в комнату. У нее сразу испортилось настроение, словно на голову выплеснули ведро холодной воды.
Катя забилась в свой закуток, и, как это всегда бывало, когда у нее накапливалась на душе радость или грусть, ей захотелось обратиться к своему дневнику.
«Нет у меня общего языка с тетей Наташей! И никогда не будет...- писала она.- Вот ведь она заботится обо мне и старается, чтобы мне было хорошо, а того, как было с мамой и Варварой Сергеевной, душевного понимания - нет! Ведь тетя Наташа знает, что мне трудно дается арифметика, и удачный ответ для меня - ну, пусть маленькая, но победа. Нет, даже этого не поняла или не может понять...
Как мне не хватает и Алеши, и Мишука. Раньше хоть с ними можно было отвести душу. Ведь сразу трудно с кем-нибудь подружиться. Так пусто без них, так тоскливо... Неужели Миша все дружит с Тоськой? Если бы он знал, как я сегодня отвечала! Даже Тоська бы позавидовала!.. И как Миша не видит? Хоть и хорошенькая Тоська, но такая противная воображала...»
Катя задумалась, и почему-то ей вспомнился Василий Иванович. Она, правда, все эти дни о нем много думала. Горбатый учитель был ей симпатичен, вызывал сочувствие и интерес.
«Из учителей в новой школе мне больше всех нравится Василий Иванович, - продолжала писать Катя.-Он так замечательно рассказывает, просто заслушаешься... Как начнет говорить, так и сидишь весь урок не шелохнувшись. И глаза у него удивительные. Я таких ни у кого не видела - голубые и чистые. Иногда мне кажется, что Василий Иванович красавец, хоть и горбатый... И голос звучный. Стихи читает, как настоящий артист...
Верно, Василий Иванович стыдится своего уродства. Но вида никогда не показывает - всегда бодрый, подтянутый. А если в классе кто понурится, подтрунивает и ободряет... Мариша говорила, он кому-то рассказывал, что мечтал стать артистом. Да, у многих не сбываются мечты... Вот и мама не стала певицей. И Андрей Степанович... И дядя Егор тоже. Но все-таки странно: он-то почему? Ведь тетя Наташа говорит, учился в Консерватории. Неужели в церковном хоре ему интереснее, чем в театре? А в этой новой школе нет хора, и я иногда так тоскую, прямо места не нахожу».
Катя перечитала написанное и с сожалением отложила дневник: назавтра задано много, пора и за дело браться. Выйдя из закутка и разложив на столе учебники и тетради, Катя несколько минут сидела неподвижно, прислушиваясь к тишине, наполнявшей дом.
Все домашние разбрелись по делам. Наталья Петровна куда-то вышла, у Егора Спиридоновича в эти часы всегда спевка, Маруся была на работе в магазине.
Монотонно тикали старинные часы, громко мурлыкал, забравшись на буфет, рыжий Васька, откуда-то из-под дивана вторил ему Торпедик.
Сделав уроки, Катя сложила тетрадки и книги, прошлась по комнате. Долго стояла у большого зеркала, висевшего в углу у двери, как раз напротив иконостаса. Из зеркала пытливо и требовательно смотрела на нее высокая, сероглазая девочка. Ну и вымахала за лето! Туфли тридцать шестой размер... Как жалко, что тетя Наташа продала тогда мамины сапожки! Катя в будущем году могла бы их носить...
Она еще раз и другой прошлась по комнате и снова вернулась к зеркалу: беспощадное стекло, не знающее ни к кому снисхождения, не умеющее лгать, притягивало, как магнит. Да, родимка тоже растет вместе с ней! Катя заслонила полщеки ладонью - сразу лицо стало совсем другим. И вот ведь что странно: они с Алешей близняшки, а у него на лице ни одного пятнышка. У нее хорошие, серые в черных точечках, глаза, вразлет, точно нарисованные кисточкой темные брови. Наверно, этого никто и не замечает, а все видят только уродливое пятно... Мариша уж на что деликатная, и та спросила: «У тебя это с рожденья?» А когда Катя кивнула, вздохнула и сказала: «Видно, маму твою сглазили, когда ты родиться собиралась».
Катя в ответ пожала плечами. А сама подумала: может быть, и правда сглазили? Как-то мимо их дома шли цыгане, и соседка Клавдия Семеновна, сидевшая у них в гостях, непонятно разволновалась и сказала: «У них, у цыган, глаз дурной, вредный, они часто приносят несчастье. Скорее закрывайте окна». Мама тогда только посмеялась, но потом задумалась и заметила: «А ведь я, когда ребят ждала, на базаре тоже цыган встречала. И одна старая цыганка все набивалась погадать, а я не соглашалась, денег у меня не было, и тогда она обозлилась, долго шла за мной и бормотала по-своему...»
Катя вздрогнула. Почему-то показалось, что в комнате она не одна, словно кто-то наблюдает за ней из угла. Ей стало не по себе, даже, пожалуй, страшно, и она быстро обернулась, но тут же поняла, в чем дело: в зеркале отражался иконостас. Святые смотрели на нее строгими и выжидающими глазами. Помедлив, Катя повернулась к зеркалу спиной, подошла к иконостасу, внимательно вглядываясь в изображения святых. На иконе у божьей матери с младенцем на руках было смуглое печальное лицо, и Кате показалось, она чем-то напоминает маму,- может быть, большими темными глазами, скорбно сдвинутыми бровями? И смотрела божья матерь на Катю сочувственно, словно понимала ее беду...
И тетя Наташа, и Алексеевна много раз говорили: богородица добрая и милостивая; стоит ее попросить как следует, от всего сердца, и она помогает людям. Ах, если бы это оказалось правдой и богородица действительно существовала... Катя упросила бы ее помочь... Но ведь никакой богородицы нет, все это выдумки попов и темных старух!
Катя строго сказала иконам:
- Не смотрите на меня! Нечего пялиться! - и снова прошлась по комнате.
Остановилась у пианино, откинула крышку и стала машинально перебирать клавиши. Звуки странно падали в тишину дома и тонули в ней.
Проснувшийся на буфете Васька сел, потянулся и с осуждением глянул на Катю.
Грустная мелодия рождалась под пальцами помимо Катиной воли, чем-то напоминая похоронную службу по матери. Боль и жалость сдавили Катино сердце.
И ей вдруг захотелось напеть этот печальный, берущий за сердце мотив. Она пела без слов, сперва тихонько, неуверенно, а потом громче, голос ее креп, набирал силу...
- Молодец! Право, молодец!
От неожиданности Катя вздрогнула. В дверях зала стоял Егорушка, и глаза его радостно блестели.
- Да ты, сестренка, в нашем хоре многих бы заткнула за пояс!.. Маруся! Маруся! - позвал он, обернувшись к передней.- Иди-ка послушай! До чего точно Катюша запомнила мотив псалма! Заслушаешься...
Поправляя обеими руками растрепавшиеся волосы, вошла Маруся, легонько обняла Катю. Улыбнулась ласково.
- Я уж и так слышу... Память на музыку у нее замечательная. Голосок - как колокол серебряный!
- А ну, сестренка, спой еще разок,- попросил Егор Спиридонович, довольно потирая руки и подходя к пианино.
Но Кате стало не по себе. Неужели она, сама того не замечая, пела что-то церковное? Наслушалась Егорушкиных репетиций! Ничего не ответив, она насупилась и ушла в свой уголок за шкафом. Егорушка смотрел ей вслед растерянно и недоуменно.
- Ну, если не хочет, не неволь,- посоветовала Маруся мужу.- Попела себе в радость, и ладно.- И шепотом добавила:- Она к церковному-то непривычная еще... Катюшка! Иди-ка, милая, на кухню, помоги мне с обедом...
Катя всегда охотно помогала Марусе в хлопотах по дому. Она была такая красивая, эта Маруся, такая ласковая, так весело и озорно блестели ее большие, лукавые, зеленоватые глаза. И все-то получалось у нее ладно. Ходила по дому легко, неслышно передвигаясь между тяжелой, громоздкой мебели, и руки полные, в золотых веснушках делали все ловко и быстро.
- Уроки приготовила? - спросила Маруся, принимаясь чистить картошку.
- Ага.
- Ну, тогда вот тебе ножик, почисть с десяточек. А я пока рыбой займусь. А управимся, хочешь пойти в гости к моей подружке?
- А тетя Наташа разрешит?
- Со мной куда хочешь разрешит...
Через часа полтора, когда Маруся и Катя, кончив возиться с хозяйством, вышли на улицу, моросил тот же противненький мелкий дождик, что заладил с утра. Порывами дул пробирающий до костей ветер, на мостовой тускло поблескивали темные лужи. Маруся раскрыла плоский нарядный зонтик, защищая себя и Катю, и они, взявшись под руки, быстро зашагали по улице, то и дело перескакивая через лужи.
- Затянулась осень,- вздохнула Маруся, поеживаясь.- В это время обычно уже снег ложится. А ты, Кать, на коньках умеешь?
- Катаюсь. У нас пруд был недалеко от дома. Мы с Алешей всегда катались.
- Скучаешь, поди, по Алеше?
- Мы, теть Маруся, очень дружили - Алеша, я и Мишук.
- Кто это - Мишук?
- Мишук? - Потупившись, Катя ответила: - Ну, наш с Алешей самый большой друг.
- Самый-самый? - усмехнулась Маруся и лукаво глянула на Катю.- Что же он не приедет тебя навестить? Видно, правду говорят старики: с глаз долой - из сердца вон,- беспечно болтала Маруся, не подозревая, конечно, как больно делает Кате.
Не дождавшись Катиного ответа, она легко сказала:
- Ну ничего, девочка, скоро, и здесь наживешь друзей. А пока со мной будешь дружить. Это ничего, что я много старше. Я ведь озорная, вроде девчонки... По рукам?
- По рукам,- отгоняя печальные мысли, засмеялась Катя. И с силой сжала теплую Марусину руку.
- Ну, вот и пришли!
Маруся остановилась у ярко освещенного подъезда, отряхнула и сложила зонтик, нажала кнопку звонка,
И как же удивилась Катя, когда дверь им открыла мать Валерки Костикова. В цветастом шелковом халате до самых пят, с рассыпавшимися по плечам пышными волосами, она, узнав Марусю, так и расцвела радушнейшей улыбкой.
- Ба-ба-ба! - всплеснув руками, вскрикнула она.- Жданная гостьюшка. Наконец-то вспомнила, неверная! Раздевайтесь!.. Давай-ка зонтик!
- А я вас и не забывала, Ксения Никитична! Просто некогда было забежать,- весело откликнулась Маруся, играя зеленоватыми глазами.
Костикова трижды расцеловалась с Марусей, мельком глянула на Катю и повела гостей за собой в глубину дома, по коридору, застланному алой ковровой дорожкой...
В комнатах все блестело и сверкало. Натертый до зеркального блеска паркет, казалось, излучал сияние, сверкало огромное зеркало, нежно звенела хрустальными подвесками люстра, отраженная в блестящей поверхности полированного стола. Вокруг стола чинно выстроились нарядные стулья, обитые зеленым бархатом.
Украдкой поглядывая кругом, Катя поняла, почему для Костикова ничего не значило кинуть Марише рубль за отнятый из злого озорства бутерброд. В этом доме, наверно, не считают копеек. Ксения Никитична усадила Марусю и Катю на диван и затараторила:
- И соскучилась же я по тебе, Машенька! Новости для тебя есть! Мой из Москвы только-только вернулся. Завезли вчера партию, и часть пришлось выкинуть на прилавок. Ну, а кое-что поинтереснее, как полагается, осталось... Теперь за тобой дело...
- А образцы? - спросила Маруся заинтересованно.
- Ну, а как же? Ты погляди, прелесть-то, прелесть какая!
Ксения Никитична встала, прошла к гардеробу и достала из нижнего отделения шерстяные кофточки - они переливались синим, желтым, зеленым, оранжевым.
- Вот! Не кофты, а радуга праздничная! Из рук выпускать жалко! А начес, начес-то какой... А? Самые модные!
Маруся легкими движениями пальцев ощупала кофточки, подошла к зеркалу и прикинула на себя.
- По скольку пустить думаете, Ксения Никитична?
- Михаил говорит, не меньше шестидесяти.
- Пойдут...- Маруся увидела в зеркале восторженное лицо Кати.- Нравится?
- Очень!
- Подрастешь, и у тебя будут такие.
- Ну, а дома все в порядке? - спросила Костикова, бережно укладывая кофточки в целлофановый пакет.
- Да помаленьку. Вот Катюша теперь живет с нами, и вроде веселее в доме с ней стало. А то молитвами да псалмами мой благоверный от всего мира начисто отгородился...- досадливо поморщилась Маруся.- То молитвы поет, то деревяшки свои режет. Ни в театр его не вытащишь, ни в кино, даже телевизор и тот не покупают. Святость не велит...
- А признайся, Машенька, скучно тебе с ним?
- А! - Маруся беспечно махнула рукой.- Зато не шатун какой-нибудь. Ласковый.
- И красивый! - лукаво усмехнулась Ксения Никитична.
- Всё при нем! Верно, Катюшка?
Не отвечая, Катя смущенно смотрела в пол.
- А девчушка вроде ничего, миленькая,- снисходительно заметила хозяйка, внимательно оглядев Катю.- Правда, возня с детьми страшная.
- Катя у нас тихоня,- улыбнулась Маруся.- Только в помощь нам со свекровью... Какая от нее возня!
- А я своего Михаила не вижу целыми днями. То на базе, то в магазине, то еще где-то пропадает,- неопределенно вздохнув, заговорила о другом Ксения Никитична. - Так и кручусь одна с Валериком. Нервничаю - ужас! В школе к мальчику придираются, прямо не знаю, как конца года дождаться. С репетиторами с ног сбилась... Поглядеть - нищие, а дорожатся, да еще с фокусами. Сами, вишь, ходить на дом не могут, мальчику к ним обязательно бегать... И все почему, Машенька? Все потому, что завидуют: в достатке живем.
- А где Валерик-то? Что-то его не слышно...
- Да в кино пошли с отцом... Они у меня киношники. Мало вам, спрашиваю? В доме два телевизора - один тут, другой в спальне,- а им еще и кино подавай!.. Скоро вернутся.- Ксения Никитична глянула на большие, важно тикающие стенные часы.
- Теть Марусь,- с испугом прошептала Катя,- пойдемте домой.
- Да куда торопиться, Катюша? Посидим, поговорим...
- Я не все уроки сделала.
- Как не все? Ты же сказала...
- Я вспомнила: еще сочинение к завтрашнему дню надо. Совсем забыла...
- Эх, ты! - с сожалением вздохнула Маруся.- А еще говорила, все...
- Да успеются уроки! - досадливо отмахнулась хозяйка.- Сейчас вот чайку с тортом шоколадным попьем, утром в Москву ездила - привезла.
- Нет, не успеются! - упрямо твердила Катя и тянула Марусю за руку к двери. Ей так не хотелось встречаться с Валеркой.
Через несколько минут, провожаемые сожалеющими восклицаниями хозяйки, Маруся и Катя очутились на улице.
- Смотри, теть Марусь, снег! - воскликнула Катя.- Не дождик, а снег! Хорошо-то как!..- Она засмеялась и протянула руку, ловя на ладонь падающие снежинки.
Они шли не торопясь по тихим, безлюдным в этот час улицам.
- А я ведь вам соврала, теть Маруся, - призналась Катя, когда они отошли от дома Ксении Никитичны,- уроки я выучила. Просто не могу я Валерку видеть. Он со мной в одном классе учится. Вы даже не знаете, какой он противный. Все дразнится...
- Э, да ты хитрюга! - рассмеялась в ответ Маруся, поправляя пуховую шапочку.- Ну ладно, дело сделали и пошли... Жалко, конечно, торт другим достанется! Да мы и сами купить можем. Тоже не бедные. А без хитрости не проживешь!
На тротуаре возле входа в кинотеатр, мимо которого проходили Катя и Маруся, несколько мальчишек, запыхавшиеся, раскрасневшиеся, с криком и визгом гоняли самодельными клюшками какое-то подобие шайбы. А Катя, как всегда при виде киноафиш, вспомнила маму.
Когда они поравнялись со входом в кино, дверь широко распахнулась и на улицу повалил народ - только что окончился очередной сеанс.
Вспыхивали огоньки папирос, в тишине улиц громко звучали голоса. Мелькнуло в толпе оживленное лицо Валерки Костикова, и рядом с ним
Катя заметила плотного и высокого мужчину в добротном пальто и зеленой велюровой шляпе. Это, вероятно, и был глава костиковской семьи.
И вдруг Кате сейчас же, сию минуту захотелось пойти в кино, посидеть в душной темноте зала, под струящимся из будки голубоватым снопом света, словно это могло как-то хоть на мгновение приблизить ее к тем счастливым дням, когда она, предвкушая удовольствие, усаживалась в мамином клубе на свое любимое место в девятом ряду, между Алешей и Мишуком.
Катя остановилась, тронула Марусю за рукав.
- Теть Марусь! А давайте пойдем в кино. Я так давно не была.
Маруся мельком взглянула на афишу, где во весь рот улыбалась курносая, коротковолосая девушка.
- И то! - легко подхватила она.- Я ведь тоже не больно часто хожу: то работа, то по дому дела... А своего святого Егория никак не могу заставить телевизор купить. Боится: что, дескать, владыка, что прихожане скажут! Разврат, дескать, светские удовольствия! Так и живем промеж святых угодников. Задохнуться можно...
На их счастье, в кассе еще оставалось несколько билетов - правда, на передние, самые близкие к экрану ряды. И через несколько минут Маруся и Катя, взявшись за руки, словно две подружки, уже сидели в темном зале, глядя на голубоватое полотно.
Картина оказалась не особенно интересной, но перед ней показывали международную хронику и очередной киножурнал. Падали напалмовые бомбы на землю Вьетнама, от пылающих хижин бежали в ужасе женщины и дети; мчались по широкой автостраде гоночные автомашины и, кувыркаясь, опрокидывались на полном ходу; ликующая Москва встречала космонавтов Леонова и Беляева; белели белоснежные горы хлопка под безоблачным небом Таджикистана ; непрерывной слепящей струей текла сталь на Краматорском заводе, улыбались с экрана гордые и счастливые своим делом люди...
«Ну почему мне, именно мне досталась такая скучная, такая беспросветная жизнь?» - с тоской спрашивала себя Катя, вспоминая свой закуток за шкафами и щель, в которую ей виден иконостас и «неугасимая» лампадка перед ним... Ведь кругом кипит жизнь - такая интересная, напряженная, полная событий!
Домой из кино Катя шла притихшая и погрустневшая. И на вопросы Маруси, что с ней такое вдруг случилось, отвечала неохотно и невпопад.
Продолжение читать здесь
Родимое пятно
Trackback(0)
 |
Голосок — как колокол серебряный
TrackBack URI for this entry
Subscribe to this comment's feed